— Нет, со мной всё в порядке, — солгал я. — Туман перед моими глазами немного рассеялся, и я различил Пантесилею — она сидела у дальней стены и рвала газовую сорочку своей хозяйки на бинты. Через дверной проём ризницы я увидел движение — мадонна Адриана сидела на стуле, держа на коленях маленькую Лауру, а вокруг них суетилась нянька. Я повернул голову к моей хозяйке и окинул её взглядом. — Вы что, идёте на приём? — На ней было её самое дорогое платье из тяжёлой серебряной парчи с поясом в виде золотой цепи, усеянной сапфирами, и она нацепила на себя все свои драгоценности — на шею, запястья, пальцы. Такое обилие драгоценностей ей не шло.
— Меня пригласили на ужин. — Она вымученно, криво улыбнулась. — С французскими офицерами.
— Они сдерут с вас все эти драгоценности.
— Пускай забирают. Мадонна Джулия посмотрела вниз, на свои украшения. Я хочу продемонстрировать им как много денег потратил на меня Папа. Чтобы они поняли, сколько он будет готов потратить, чтобы меня выкупить.
Мы уже давно не разговаривали так сердечно: моя хозяйка и я — с тех пор, как она ударила меня за то, что я оскорбил Орсино Орсини, и даже с более раннего времени, с тех пор, как я жестоко оскорбил её в Пезаро без всякой причины, а просто потому, что мне так захотелось.
— Я ещё не поблагодарила вас, — сказала Джулия, — за то, что вы встали на мою защиту.
Из жаровни поднялся язык пламени, и я сосредоточил на нём взгляд.
— Не благодарите меня, мадонна Джулия.
— Нет, я от всей души вас благодарю, — с жаром молвила она. — Все ваши раны — почему вы всё-таки сделали это, Леонелло? Ведь вы не могли их победить, их было слишком много, а у вас было всего лишь несколько ножей. Так почему вы меня защищали?
— Меня наняли, чтобы вас защищать. Вот я и попытался. — Я пожал плечами, насколько это было возможно, лёжа на спине под множеством одеял, которые уже начинали давить мне на грудь, точно камни. — К тому же французы мне не нравятся. Они грубы, от них дурно пахнет, и если один маленький человечек мог заставить их пожалеть, что они не остались по свою сторону гор, то это стоило нескольких сломанных рёбер.
Она смотрела на меня пристальным взглядом.
— Значит, вот почему вы это сделали?
— Быть может, я также хотел искупить свою вину. — Я опять упёрся взглядом в сводчатый потолок ризницы. Там свою паутину плёл паук. Ему было совершенно безразлично, что под ним лежит человек и, возможно, этот человек умирает. — Простите, что я назвал вас шлюхой, мадонна Джулия. В Пезаро. — Я терпеть не могу извиняться и сказал эти слова невнятно. Говорить невнятно я тоже терпеть не могу. — Просто, когда я выхожу из себя, мне непременно надо кого-нибудь больно уколоть, хотя бы словесно. А вы попались под горячую руку.
— Но вы были правы. — Она была совершенно спокойна. — Я действительно шлюха. Раньше я притворялась, что это не так, потому что я никогда не просила ни подарков, ни платы и вовсе не собиралась становиться ничьей любовницей, когда выходила замуж. Но ведь вопрос не в том, чего ты не просила и чего не собиралась делать. — Она снова посмотрела вниз, на свои сверкающие, кричащие драгоценности и серебряное платье с низким декольте. — Скажите, разве сейчас я не выгляжу как самая дорогая шлюха в Риме?
— Вовсе нет, — ответил я.
— Вам незачем защищать мою честь, Леонелло. — Её тон был беззаботен, словно она вела светскую беседу. Она готова была говорить о чём угодно, лишь бы отвлечь меня от боли. — Я теперь шлюха, и я сыграю эту роль перед французами. Но я не всегда буду шлюхой. Это лето, что я провела со своей семьёй... оно мне кое-что показало.
— И что именно? — Я вопросительно поднял бровь, но даже это движение причинило мне боль. — Идиллические радости Карбоньяно, которые так расписывал ваш муж?
— Да. — Джулия протянула руку к стоящему за жаровней столу и откупорила бутылку вина. — Когда-нибудь у меня это будет. У меня снова будет обыкновенная жизнь.
— А вам хочется такой жизни?
— Да, когда-нибудь в будущем. Даже если я буду жить с Орсино.
— Он не так уж ужасен, — неожиданно для себя сказал я.
— Да, не ужасен, — согласилась Джулия. — Но он тряпка, он бесхребетен. Вы были правы насчёт него.
— Он вас любит. — Это тоже вырвалось помимо моей воли. Как это получилось, что я беседую о любви с самой дорогой шлюхой Рима? Dio, как же мне хотелось выпить.
— Нет, Орсино меня не любит. — Она налила мне вина, как будто прочитав мои мысли, потом приподняла мне голову, чтобы я мог пить из кубка, не обливаясь. — Если бы он меня любил, он бы плюнул в глаза Родриго и сказал ему, что скорее навлечёт на себя отлучение от Церкви и вечные муки, чем отдаст меня. Он бы разузнал, что я в плену у французов, и прискакал, чтобы меня спасти. — Джулия покачала головой. — Думаю, я не внушаю мужчинам любви. Я внушаю только страсть, и страсть не ко мне. — Она покачала рукою на своё лицо, на золотистые волосы, на надушенную грудь. Страсть ко всему этому.