— Вот понятия не имею, — удивился Джон. — Видимо, тебе повезло, что из всех обитателей дома в тот вечер, не пил только я и мы пообщались наедине.
— За кого Серена вышла замуж? — Натали продолжала задавать вопросы, как будто пыталась сложить какие-то вещи в общую картину.
— За известного хирурга, Маркуса Шеппарда. Его семья владеет сетью клиник на Восточном побережье.
— Стоп, ему же около пятидесяти? — ужаснулась Натали.
— Да, и это его третий брак. Самый старший сын младше Серены на три года.
— Как же так? Почему ты позволил?
Джон долго всматривался ей в глаза, пытаясь понять, чего она хочет от него.
— Милая, зачем бы я лез в семью де Сантисов? Серена меня терпеть не может, как и я ее. Чезаре… ты сама знаешь, что произошло.
— Прости, я начала думать и словно заново там оказалась. Потом вопросы полетели.
— О чем думаешь? Я вот только о том, что на тебе надето, — Джон коснулся пояса чулок и легонько получил по руке от Натали.
— О том, что начала хотеть тебя сразу, как только увидела. И ужасно сложно было хранить самообладание. Дорога до Манхэттена очень длинная. Ты оказался полной неожиданностью для меня. Твой запах и ты сводили с ума. До сих пор сводят, — Натали прикусила губу. Играла на лезвии ножа. Джон приблизился и поцеловал ее легонько, невесомо, успокаивающе.
— Я заподозрил это, когда ты предложила раздеться, — хмыкнул он. До сих пор бережно хранил воспоминания о первой встрече. — Желание раздеть тебя у меня появилось позже, когда ты сказала, что я обязательно придумаю что-нибудь, чтобы избавиться от Алекса и Майкла. Я и придумал, но решил, что тебя мои мысли не обрадуют.
В тот момент он не выдержал и шлепнул ее по сочным ягодицам. А она вместо возмущения, еще больше развеселилась, совершенно удивив его.
По ее зазывной улыбке он догадался, что она тоже хорошо помнит этот момент.
— Я не могла понять, когда я успела превратиться в роковую красотку. Трое потрясных мужчин сидят у меня на кухне.
— Мы чуть не передрались, — Джон покачал головой. — Подозреваю, что им обоим ты все же нравилась чуть больше, чем псевдо родственница.
— Ревнуешь?
— Нет, радуюсь.
Натали встала и нашла другой чулок, целый. Надела его гораздо быстрее. Прекратила заигрывать с ним.
— Чему? — она нахмурилась. Ага, плутовка ожидала других признаний. Ну, нет. Ревность это гиблое занятие, а учитывая, что Натали принадлежит ему всецело, можно сказать, оскорбительное.
— Тому, что один женат на своей работе, а второй поглощен довольно разрушительными отношениями с Мишель. Они не разглядели тебя, хотя ты столько лет ошивалась у них под носом. Воспринимали, как нечто само собой разумеющееся. А потом, когда появился я на горизонте, они поняли, что привычный ход вещей изменился. Вот и отреагировали, как придурки. Ревновали.
— А я думала, что причиной был ты, а не я.
— Это добавило перчинки, — он нашел в гардеробной платье. Оно висело на его половине. Еще в Палермо он сразу привык к тому, что их вещи расположены рядом. Нет, они не жили годами вместе, но ощущение было именно таким. Привыкание относительно быта произошло стремительно. Их не напрягали привычки друг друга. Никогда не договаривались, кто и чем занимается, но при этом превратились в какой-то единый и слаженный механизм. Он с содроганием вспоминал предыдущий опыт создания семьи и там все отличалось разительно.
Он бесил Джесс во всем. Сыпала упреками, сравнивала их семьи с другими, все время твердила, что не любит его, а он любит ее недостаточно сильно. Она требовала много внимания, армию прислуги и денег на карте. Взамен он получал редкий и весьма отвратительный секс. Изменять совесть и воспитание не позволяли, а удовлетворять свои потребности было нужно. Потом она обсуждала с подругами их ужасную сексуальную жизнь, но при этом сама менять ничего не собиралась. Возможно, прояви он к ней немного ласки и нежности, это не толкнуло бы ее к Чезаре и наркотикам, а у Мел до сих пор была бы жива мать.
С Натали все по-другому. Он захотел с ней жить под одной крышей с первого дня их общения. Когда она потеряла сознание после больницы, ухаживать за ней и делать что-то приятное оказалось таким естественным. Да, Джон был обязан ей — ведь она бросила свою жизнь на чашу весов и он не мог не отплатить ей тем же. Но то, как она естественно успокаивалась и засыпала в его руках, или смотрела на него, когда он что-то готовил, смеялась вместе с ним, делало пребывание с ней в одной квартире особенно приятным. Она не стеснялась его, не отстранялась и, что важно, не выгоняла, а просила остаться. Они оба ощущали нестерпимую потребность друг в друге.