— У тебя и Алекса… между вами что-то было? — голос Джона значительно снизился, а улыбка сошла с лица.
— В том смысле, в каком ты себе воображаешь — никогда. Но…
— Что значит это твое «но», — Джон невольно сдавил ее ребра.
— Если ты не перестанешь пялиться на Мишель при всех, я ничего не обещаю.
— Не играй со мной в эти игры, — а вот теперь он разозлился. Брови нахмурились, глаза сузились, губы напряжены. — Я целиком и полностью твой, а ты глупо ревнуешь и еще глупее мстишь. Натали, чувства к тебе не похожи на все, что было раньше, до тебя. Если я узнаю, что ты и какой-то другой мужчина… в общем, я не отвечаю за себя. Ты — моя. Ты обещала.
Натали в принципе сложно представить какого-то другого мужчину в своей жизни, кроме Джона. И ради него готова на все, пускай любой психотерапевт скажет ей, что она чокнулась. Она не может без него даже дышать нормально. Безумие.
— Но ты смотрел на нее и восхищался.
— Она очень красивая, Натали. Меня это все время сбивает с толку. Но в свою защиту хочу сказать, что Алекс тоже не сводил с тебя глаз, как и добрая половина гостей.
— Это ничего не объясняет, — она хотела вырваться из его рук, но он не отпускал.
— Напротив. Это лишний раз подтверждает, что ты не доверяешь мне. Скажи, Мишель заставляла Алекса ревновать из-за того, что смотрел на тебя? Заигрывала со мной?
— Она тебя касалась.
— Как друг. Чтобы поддержать и успокоить. Я неосознанно реагирую. Но опять же, что тебе мешает подойти ко мне и сказать, что тебя это обижает? Попросить пересадить нас, чтобы мы были рядом? Сказать Мишель, чтобы не трогала меня? Но нет, тебе проще свести меня с ума и заставить полыхать от злости. А в совокупности с тем, что я тебя вообще никак не заслуживаю, мне хочется убивать.
— Что? Что значит не заслуживаешь? — возмутилась Натали.
— Я чувствую себя Аидом, похитившим Персефону, — признался Джон. — Ты принесла с собой весну и лето в мою жизнь, но при этом я забрал тебя у остальных.
— Мне нравится версия со Змеем и Ведьмой, — прошептала она, касаясь пальцами его губ, мечтая о поцелуе.
— Это почти одно и тоже. Змей, Аид, Сатана — все одно.
— Мне не нравится то, как ты себя демонизируешь. Ты же знаешь, что мне по-настоящему хорошо только с тобой.
— Я тебя только расстраиваю, ты все время плачешь и переживаешь, а счастливой давно сделать не могу, — Джон упрямо не соглашался.
— То, что ты вытерпел всех моих родственников и никого не поубивал, уже делает меня счастливой. Ты рассказал все о себе. Больше не будет вопросов и недомолвок со стороны близких, чтобы они, как ты опасался, не вставали между нами. Ты осчастливил моего отца, согласившись на прием и публичное объявление помолвки. Я знаю, что он мечтал выдать меня замуж по всем правилам.
Натали поцеловала его упрямый подбородок и спустилась по шее к ямочке, где так сильно отбивал пульс.
— Если так, то ты согласишься на мои условия? — хрипло спросил Джон, схватив ее за волосы и легонько потянув назад.
— Какие?
— Католический обряд бракосочетания и никакого брачного договора, — голос опустился до шепота.
— Но зачем это тебе? — Натали удивилась, ведь в случае бракоразводного процесса ему придется отдать половину ей.
— Все, что мое — твое, и наоборот. Ты — моя, а я — твой. Даже если ты разлюбишь меня, никакого развода, а у меня всегда будет шанс вернуть твои чувства.
И правда Аид. Поглощал ее разум, подавлял волю, но, ах, как прекрасно ему подчиниться, отдаться ему полностью.
— Только если ответишь, почему мне нельзя называть тебя Джонни? — вспомнила она свои условия.
Он отпустил ее, немного отодвинулся, дал ей чашку в руки, заодно вручил сэндвич.
— Наш с тобой уговор действует, пока мы живы.
— Ладно-ладно, ты говоришь, а я ем, — Натали не нужно было напоминать, к тому же она правда проголодалась.
— Многие друзья зовут меня Джонни, и другие женщины в прошлом тоже. Это как-то несерьезно и намекает на легкость в общении и отношении. Но вот, когда ты впервые меня назвала по имени там у себя в квартире, я понял, что это самый сексуальный звук, если такое существует. Ты очень эротично ешь и зовешь меня по имени. Когда говоришь “Джонни” особенно в момент, когда злюсь, это доводит меня до бешенства.
— Но ты же называешь меня Нэт, Нэтти…