— Мать, я все объясню… Подожди.
Я слышала рев ветра в окне его машины, слышала, как вскрикнула неизвестная мне Эдди.
— Они у нас на хвосте! Прибавь, Дэвис!
— Нет, нет! — крикнула я. — Черт побери, Дэвис…
— Мать, жди нас у ворот и будь готова закрыть их за нами сразу же, как мы въедем.
— Кто гонится за тобой и этой девушкой?
— Не могу разговаривать! Должен следить за дорогой! Я люблю тебя, мать!
Телефон отключился. У меня задрожали колени, но в следующую секунду я уже бежала к дому, бросив кувшин и все мои защитительные молитвы у корней старого дерева.
Мать, у меня для тебя сюрприз.
Я внушила сыну, что он должен называть меня «мать», а не «мама» или «ма». А я называла его Дэвис в отличие от отца, которого все звали Большой Дэви. Его отец так и не стал взрослым. А мой сын обязан был повзрослеть. Добиваясь этого, я не шла ни на какие компромиссы. Но неприятные сюрпризы мне были ни к чему.
Я села в кабину большого красного фургона, которым мы пользовались, доставляя выпечку и яблоки местным магазинчикам. «Это не яблоко, если это не „сладкое яблоко Хаш“, — гласила надпись на его борту под тонким силуэтом яблони. Я сразу набрала скорость и вылетела со двора, едва не задев камни, огораживавшие бордюр из ирисов, которые были старыми уже тогда, когда я была молодой. Дорога петляла с четверть мили по нашим садам, а потом выходила на плоскую беспорядочно застроенную площадку. Это место мы теперь называли Амбарами.
Первое выстроенное мною здание сохранилось. В нем теперь располагался магазинчик сувениров, но кухню и магазин мы перевели в более просторное помещение. Среди сувениров можно было найти безделушки из хрусталя и серебра, золотые украшения, тонкое столовое белье и другие предметы обихода, все так или иначе связанные с яблоками. Среди Амбаров находилось отдельное помещение для холодильника с регулируемым режимом температуры и павильон в сельском стиле для торговли на открытом воздухе и оркестра, игравшего блу-грасс. Все эти здания окружали акры усыпанных гравием автостоянок и ярды деревянных изгородей.
Ухабистая дорога вывела меня на парковку, а сама побежала дальше, преображенная, словно женщина, вышедшая из косметического салона, — гладкая, заасфальтированная. Она поднималась на холм, где вдоль нее стояли яблони и подстриженные кусты самшита, и приводила к красивым белым высоким воротам, выходившим на Макгиллен-роуд. Наша красно-белая вывеска сияла между двумя каменными столбами. «Ферма Хаш. Открыто ежедневно с 10 до 18, с 1 сентября по 31 декабря. Это не яблоко, если это не сладкое яблоко Хаш».
Я открыла ворота и сорвала с пояса телефон, вглядываясь в то место, где дорога скрывалась среди могучих пихт, елей, лавров, орешника и круто поднималась на гору Чочино.
— Ты нужен мне здесь, в Долине, — сказала я в трубку, набрав номер. — Приезжай быстрее. У нас проблемы.
— Буду через десять минут.
Низкий мужской голос не задал мне ни одного вопроса, и я отключила телефон. Мой маленький брат стал теперь шерифом Логаном Макгилленом. Он был немногословен. Для него жизнь была простой и понятной. Я вырастила его, чтобы он защищал наш мир, что он и делал.
Я ждала.
А ждать — это для матери самое трудное.
Дэвис Тэкери, молодой человек двадцати четырех лет, заканчивающий Гарвардскую школу экономики, спускался по серпантину с горы Чочино на старой черной «ТрансАм» 1982 года, которую они с отцом любовно привели в порядок к его шестнадцатилетию. Дэвис хранил в бардачке фотографию, на которой он был снят вместе с Дэви. Они обнимали друг друга за плечи грязными руками и улыбались в объектив, стоя позади почти голого каркаса «ТрансАм». Эта машина была плодом совместного труда отца и сына. Она не могла подвести Дэвиса и его девушку.
Предполагалось, что Дэвис достаточно умен, чтобы оценить плюсы и минусы собственного выбора.
Он отбросил в сторону сотовый телефон, когда очередной крутой поворот скрыл от него три черных седана, неотступно преследовавших «ТрансАм».
— Моя мать знает, что мы едем, и она примет нашу сторону.
Девушка посмотрела ему в затылок с заднего сиденья машины.
— Дэвис, ты ведь ничего не сказал ей. Ты просто напугал свою мать до смерти.
— Напугал? Мою мать? Ничего подобного. Я же говорил тебе, что ничто не может вывести мою мать из себя. Она будет готова защищать нас.
— Почему ты в этом так уверен? Ведь она знает только, что ее сын гонит как сумасшедший и везет домой незнакомую ей девушку.
— У нас есть родственник, который однажды привез домой стриптизершу с карнавала. Это все пустяки.
— Твоя логика невероятно успокаивает. Послушай, с меня хватит. Мне надоело прятаться под этим одеялом. Я не желаю появиться в доме твоих предков в таком виде. Я не хочу, чтобы твоя огорченная и напуганная мать увидела меня на заднем сиденье среди дисков, рядом с коробкой пончиков.
— Оставайся там. Так безопаснее. Пончики сыграют роль воздушной подушки.
— Я предпочитаю вылететь через ветровое стекло, если нам суждено сорваться со скалы. На Си-эн-эн это прозвучит куда драматичнее, чем рассказ о том, что меня зажало между передним сиденьем и багажником. Ты не согласен?
Эдвина Марджори Джекобс, или просто Эдди, изучала в Гарварде право, а это означало, что она достаточно умна, чтобы не совершать глупости. Или хотя бы понимать, почему она их совершает. Эдди привыкла к лимузинам, яхтам и кортежам мотоциклистов. Однажды ей даже удалось проехаться в церемониальном верблюжьем караване арабского шейха во время поездки с матерью на Средний Восток. Эдди вылезла из-под дешевого мексиканского одеяла, которое они купили по дороге из Массачусетса, и поставила ногу между передними сиденьями. На ней были тысячедолларовые замшевые мокасины с солидными золотыми пряжками.
Дэвис вцепился в рулевое колесо.
— Эдди, черт побери, не смей…
— Не отвлекай меня. А не то я упаду к тебе на колени, и тогда мы в самом деле слетим со скалы.
Она постаралась пересесть вперед, пока Дэвис удерживал быструю машину на повороте над крутым берегом ручья, поросшим гигантскими рододендронами и заваленным крупными валунами. Слева от дороги осень уже раскрасила яркими красками Долину, а справа высились острые поросшие мхом горы Джорджии. Отец научил Дэвиса ездить по горным дорогам, и он знал, что один неверный поворот обтянутого кожей руля будет стоить жизни и ему, и Эдди.
Она плюхнулась на сиденье и сразу же застегнула ремень безопасности. Дэвис покосился на нее.
— Как твой желудок?
Эдди прижала руку к животу:
— Не слишком хорошо.
Ее усыпанное веснушками лицо побелело, но она откинула назад светло-каштановые волосы до плеч и попыталась улыбнуться.
— Я впервые на «американских горках» без сопровождающего в черном костюме с рацией. И мне нравится. Пусть даже меня вырвет.
— Держись крепче.
— Не беспокойся. Я умею себя вести в любых обстоятельствах. — Эдди улыбнулась, глядя на его профиль. — Мне бы хотелось заняться с тобой любовью прямо сейчас. У тебя вид дикаря.
Дэвис напряжённо улыбнулся.
— В моей спальне на кровати полно лоскутных одеял и подушек. Мы разденемся догола и спрячемся в норке, как кролики.
— Обещаешь?
— Обещаю. Жизнь в Долине очень простая.
Они услышали шум позади. Эдди развернулась на сиденье и нахмурилась, глядя в заднее стекло. Черные седаны вылетели из-за поворота всего в сотне ярдов от них.
— У нас проблемы. Они нас догоняют.
Дэвис посмотрел в зеркало заднего вида. Он забыл, какой высокий балл получил в свое время за тест академических способностей [1] забыл о полке с кубками, завоеванными во время учебы в старших классах школы округа Чочино и о великолепных оценках в Гарварде. В нем текла кровь Тэкери! Он не мог допустить, чтобы его догнали. Никто не мог победить гонщика из округа Чочино. Во всяком случае, взять его живым.
Но тут Дэвис вспомнил о своем отце. И сразу же сбросил скорость.
Эдди покачала головой.
— Не вздумай сдаваться сейчас! — воскликнула Эдди. — Ты же говорил мне, что тебя никто не сможет обогнать на горе Чочино.
— Но я говорил и о том, что не допущу, чтобы ты погибла. — Дэвис начал нажимать на тормоз. — Игра окончена. Мы продержались достаточно долго — всю дорогу из Бостона. Никто не думал, что это продлится так долго. Моя мать никогда не простит мне, если я сделаю глупость. Я и сам себя не прощу.