Было неприятно чувствовать себя в качестве загонного зайца, но что сделать, война есть война. Мы шли в замок, запах внутри которого был такой, что переживание за разложившиеся трупы под стенами были не таким уж и страшным событием. Глаза резало так, что текли слезы. Но нужно было терпеть. Мы вошли в зал, а из зала прошли в помещение, которое я бы назвал кельей. Каменная комната с потолком в виде сходившихся вместе стен на конус и окном, в котором были вставленные витражи из цветного стекла. Что меня удивило больше всего – из потолка свисал шар, который горел белым светом.
– Это что, электричество? – удивленно спросил я.
– Нет, тут другая технология, я тебе потом расскажу, – ответил Змей.
– Круто, – все так же удивленно сказал я, глядя на этот светильник.
– Это моя комната, любезно выделенная Мантином, тут вот я и живу.
Я обратил внимание на две черные тетрадки, которые лежали на столе в этом зале, за который мы сели. Также тут было много вырванных страниц, разбросанных на полу.
– Извините за бардак, я тут работал. Пробую для себя новый жанр – написание мемуаров, точнее заканчиваю уже это дело. Вот хотел тебя попросить, Алексей, забрать их в «Родное», прочитать и дать мне рекомендации по поводу, стоит мне продолжать это дело или нет.
Змей протянул мне две толстые тетрадки в черном переплете. Я открыл первую и прочитал:
Здравствуйте я злодей
Ну так с чего начать? Я сижу вот и думаю: ну, наверное, начну с начала, меня звать Виктор Сергеевич Дробленко, ну если говорить правду, то я Виктор Сергеевич Кан. Моя мать, царствие ей небесное, согрешила с каким-то чудом залетевшим в наши края корейцем с фамилией Кан. Куда делся этот кореец, неизвестно, но он подарил мне внешность, за которую я все время получал змеиные прозвища. То ящерица, то змей, то анаконда. Особенность моей внешности в азиатском веке, но при этом от матери мне достались светло-синие глаза. И в итоге эти два элемента в сочетании приводили к тому, что мой взгляд окружающим все время казался пронизывающим, холодным. Первым, кто дал мне змеиную кличку, была моя бабушка. Она так и назвала меня – кобреныш, и до конца дней своих звала меня именно так. Хотя бабушка относилась ко мне не лучше и не хуже, чем к другим своим внукам.
Детство и юность моя прошли в деревне Бобрица, недалеко от Канева, где я, в общем-то, и прожил большую часть своей жизни вне службы, и где я построил свой дом под старость. Деревня в те времена была много больше, как, наверное, и все украинские села. Но из детства я, в основном, запомнил драки, один на один или стенка на стенку. Это было нашим главным развлечением, не считая поиска оружия в местных лесах. Все, что я сейчас помню из того времени, это как я нашел новенький ящик с немецким МП40 и как мы стреляли из него по банкам, пока нас кто-то не заложил и нам не пришлось его сдать. Как дрались мы с деревенскими и городскими, и свои неудачи на любовном фронте. Неудач у меня было много, слишком, наверное, много для деревенского парня. Внешность тому была виной, и поэтому я ждал повестки в армию как чуда, как шанс уехать из этой местности и увидеть мир. В армию мы пошли вдвоем с Николаем Гордой, моим соседом и другом, с которым мы потом служили вместе почти двадцать лет, получая одинаковые награды и звания. Но это я, наверное, забегаю вперед.
Как сейчас вот, помню тот день, когда мне привезли повестку. Наверное, это самое яркое воспоминание моей юности. Мы сидели с Николаем на колхозном сеновале и обсуждали планы на предстоящие выходные, когда вдруг прибежала его сестра и с вызовом так:
– Колька, иди домой, тебя там сюрприз ждет, и ты, Вить, иди.
С замиранием сердца мы пошли по домам, думая, на чем же мы погорели. Войдя в дом, я увидел мать, которая сидела на стуле с печальным видом, и отчима, который утешал ее:
– Да не переживай ты так за своего ублюдка, ничего с ним не случится. Послужит и вернется, он к тому же не один от нас идет, они вон с Николаем вдвоем пойдут.
Как вы, наверное, поняли, мой отчим не любил меня и был очень рад избавиться от моей персоны. И когда я собирался, он давал мне напутствия:
– Ты там оставайся, в армии, нечего тебе тут делать, там из тебя человека сделают.
Что я еще помню, что страха перед сменой места жительства я не испытывал ни малейшего, только бурную радость от того факта, что я сейчас уеду из этого треклятого места дальше, чем был когда-то. Я собрал вещмешок, поцеловать мать, пожал руку отчиму и пошел к Николаю. Я взял с собой только то, что было надето на мне, краюху хлеба и запасные портянки. В общем-то, больше-то у меня и не было вещей, ну кроме еще одной рубахи и штанов, которые я и не стал брать.