ה Хе: пассивная субстанция; женский производящий принцип; формирующая вселенская душа; живая Психея, потенциальность Зла. Изображается в виде ктеиса, чаши для возлияний в таро и колонны Воаз. (В алхимии — это Ртуть
ר Вав, или Вау: плодотворный союз обоих принципов; божественное соитие; вечное становление. Представляется в виде лингама, кадуцея и меча в таро. (В алхимии — это Азот мудрецов
ה Хе: плодородие Натуры в чувственном мире; последние реализации мысли, воплощенной в формах; сикль в таро. (В алхимии — это Соль
Итак, Зороастр сократил, ради понимания толпы, эти термины до двух: активное и пассивное, добро и зло. Упразднив, таким образом (по крайней мере, внешне), уравновешивающий принцип, он, похоже, создал демоническую империю. Посвященные, несомненно, знали, как к этому отнестись; они называли Митраса-Митру третьим принципом, который поддерживает гармоническое равновесие между Ормуздом и Ариманом. Но с того дня, когда Зороастр, возможно, неведомо для себя, по-видимому, одобрил веру в нечистый Бинер, этот символ вечной вражды, царство Сатаны установилось в воображении народа, и манихейский ад, наводивший ужас на средние века, не может иметь никакого иного происхождения.
Тем не менее, не столько желая разделить Бога, но и выступая против Иршу, который в Сущем обожествил женское, Зороастр маскулинизировал второй принцип. На самом деле, ничего пассивного нельзя вообразить себе в атрибутах в высшей степени активного и творящего Сущего. Точно так же в глазах Отцов Церкви (и по той же самой причине) вторая личность в Боге — эго сын, а не мать, которую существование сына предполагает в качестве условия. Как видим, было бы неверно подозревать Зороастра в анархическом дуализме, но в глазах непосвященных зло было создано, и ошибочное учение второго Зороастра неспособно было сгладить последствия этого.
Что же касается Фо-Хи, то мы увидим, как точно его Триграммы соответствуют макрокосмическому пантаклю Соломона: шестиконечной звезде, образованной двумя пересекающимися треугольниками с параллельными основаниями, которые представляюттайны вселенского равновесия.
Но, закрывая эти длинные «скобки», вернемся к основателю Бене-Израэль.
Исполненный принципов дорической ортодоксии и утвержденный в этой доктрине арабским иерофантом Йетро, своим тестем, Моисей построил управление собственным народом по древнему синархическому образцу. Совет Божий,или священники Израиля, набирались из отныне священнического колена Левитов; а из собрания посвященных мирян, или совета Богов, появлялись позднее наби и пророки, напоминавшие монархам и верховным жрецам об их забытом долге.
Тем не менее, эпопт-законодатель на протяжении всей своей жизни затмевал членов советов, созданным им самим. Великий чудотворец — подобных которому Израиль не знал вплоть до пришествия Христа, — Моисей прославился множеством чудес, свидетельствующих о его абсолютной власти над флюидическими и таинственными силами. Даже непревзойденный маг Соломон не совершил деяний, сопоставимых с его делами. Но именно в Моисеевых книгах (Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие)мы встречаем самое ослепительное и бессмертное из его чудес. Рядом с Пятикнижием,этим тройным шедевром поэзии, науки и мудрости, книги Соломона немного бледнеют. Ничто в Ветхом Завете не достигает вершины Моисеева откровения, если не считать пронизанных эпическим герметизмом страниц, обозначенных именем Иезекииля. Несомненно возвышенные памятники восточной поэзии, Экклезиасти Песнь песней [24]— исполненные глубокого чувства, хотя и по совершенно другим причинам — по-видимому, отмечены всё же менее глубоким знанием и менее проясненным вдохновением.
В Израиле, как и повсюду, эзотерический смысл изначальных аллегорий постепенно утрачивался, и верховные жрецы больше не понимали самого символизма культа, когда Иисус Христос пришел воскресить вечную догму, дремавшую под уже обветшалым покровом Моисеева откровения, и облечь ее в новые одежды, более соответствующие мистической душе обновленного мира. Мы считаем благоразумным не касаться здесь этой божественной миссии: там, где начинается вера, возможно, науке следовало бы всегда останавливаться во избежание досадных недоразумений. Воздержимся же от темы Евангелий; откажемся пока что от проникновения в их символику, и всякий раз, когда во время этого беглого обзора нам придется коснуться религиозных верований, заявляем раз и навсегда, что, будучи абсолютно некомпетентными в вопросах веры, мы будем рассматривать людей и факты единственно с точки зрения человеческого интеллекта и разума, нисколько не претендуя на догматизацию.
Прошло каких-то сто лет после смерти Христа. Его учение постепенно распространялось, и уже — во имя грядущего мира — кровь его мучеников окрестила три части света; когда язычники, смущенные успехами христианской веры, решили противопоставить Мессии другого Мессию и воздвигнуть напротив алтаря другой алтарь. Ветхие старые культы настоятельно нуждались в новом откровении. Напрасно Симон-чудотворец добросовестно трудился над обожествлением своей сожительницы Елены и собственной персоны; похоже, только один человек был достоин того, чтобы выступить в качестве соперника Иисуса из Назарета… Посвященный в мистерии всех храмов мира, Аполлоний Тианский творил чудеса на каждом шагу, и на основе воспоминаний Дамиса Ассирийца, одного из его приверженцев, Филострат (193) написал по-гречески евангелие этого мага [25]— «Spiritus flat ubi vult…» [26]. Над хитроумным сборником ученых аллегорий, искусно изложенных наилучшим слогом, так и не пронесся животворящий дух; толпа не пошла за магом Аполлонием. И два столетия спустя (363 г.), став жертвой аналогичной попытки теократической реставрации, умирающий император Юлиан мог вознести к небу свои слабеющие руки, обагренные невинно пролитой кровью верующих, и воскликнуть — он, адепт и мудрец! — скорее устало, чем озлобленно: «Ты победил, Галилеянин!..»
Но прежде чем проследить за посвященными нашей эпохи под градом более или менее действенных проклятий торжествующего христианства, посвятим несколько строк Древней Греции. Рамки этого очерка не позволяют нам обратиться здесь к великой мифической эпопее, поэтические легенды которой воспевали Гомер, Эсхил и Гесиод. Ограничимся тем, что признаем в персонаже, существование которого ставит под сомнение современная негативная критика, великого посвятителя эллинических рас.
Современник Моисея, воспитанный вместе с ним в святилище Фив, Орфей еще в молодости вернулся в Элладу, где он родился. Пока Моисей и его последователи под строгим оком Иод-хеве блуждали среди безводных песков Азии, он, жрец-оракул великого Зевса, вновь узрел лазурный архипелаг и родной полуостров, сплошь зеленеющий от миртов и олив. Своей дорогой отчизне, павшей жертвой смуты, он принес абсолютную Науку, почерпнутую в самих источниках Мудрости — вечную Науку о Невыразимом Существе, которое называют то Осирисом, то Зевсом, то Йод-хеве.
Когда, высадившись на берег, он вложил в игру на семиструнной лютне свою широкую, звонкую душу апостола и рапсода, вся обетованная земля содрогнулась, внимая этим звукам. Он проповедовал благовестие Красоты и обращал народы чарами священной лиры; теократическая реставрация была закреплена. Отныне открывшийся самому себе греческий Гений постиг гармонический Идеал, который делает его бессмертным среди всех народов.
Гармония просвещает: так, посвященный Вергилий показывает нам этого аэда в экстазе, вызывающим слезы у диких зверей, послушных магнетизму его голоса, и любовную дрожь у дубов, которые, склоняясь, внимают ему:
24
Еще Жакколио доказал, что
25
Умер в 79 г. от Р. X. — При жизни Аполлоний, наверняка, стыдился того, что ему пришлось играть роль Антихриста. Несмотря ни на что, восторженным глупцам так и не удалось поднять его на смех.
Г-н Шассанг представил (Paris, Didier, 1876, in-12) справедливо оцененный французский перевод