Посвященные знают, почему бессознательное является собственной стихией Сатаны-Протея, центральной точкой, куда— роковым образом — неумолимая логика Гоэтии приводит своих непосредственных и косвенных приверженцев, своих фактических или мысленных последователей. И если бы нас попросили уточнить, с помощью каких симптомов проявляется у адептов Гоэтии — сознательных или нет — это движение к бессознательному, то мы бы ответили, что оно обнаруживается сначала в потере логических способностей; в обращении к философиям, отрицающим свободную волю и бессмертие; и, наконец, после смерти, в регрессе к самым ничтожным формам элементарной природы.
Чистый, явный, намеренный и воинствующий (если можно так выразиться) сатанизм — исключительный вид зла. Жили де Лавали, Давиды из Лувье и каноники Докры [591], слава Богу, встречаются крайне редко. Но случаи непрямого колдовства — неисчислимы.
Отчаянные месмеристы, эксцентричные спириты и медиумы, болезненные приверженцы фальшивого идеала или сторонники смутного мистицизма, те, о ком мы рассуждали в предыдущей главе, блуждают в поисках невеликих чудес: феномен любой ценой— один из самых фанатичных лозунгов. Эти буржуа от колдовства демонстрируют вам сверхъестественное, путь даже в прихожей; или же вы видите, как эти признанные чудотворцы «сбывают» в ярмарочных балаганах подлинные чудеса.
Под этой самой рубрикой «непрямого колдовства» можно каталогизировать другие экземпляры, более достойные нашего внимания: художники или мыслители, те, кто столь же неизбежно губит себя в поисках своего «золотого руна»; их терзает ностальгия по некоему воображаемому Олимпу, на котором они могли бы быть Зевсом-громовержцем; либо лихорадка неосуществимого альтруизма; либо родовые муки необычной концепции, порой чудовищной и возвышенной, философской, научной или художественной. Эти гениальные маньяки, эти патриции современного колдовства действуют наверняка; и даже несмотря на свою извращенность, они обладают полным правом на наше внимание; мы бы даже сказали — полным правом на нашу симпатию. Они несомненные извращенцы: они одержимы лиризмом зла; их волнуют лишь эти гибельные аккорды, и они даже распространяют их… Ведь не говоря уже о том, что лихорадка разума заразна, инфернальный прозелитизм служит правилом у колдунов всех сословий и чинов. Наш дух осуждает этих ересиархов мысли и чувства; но отчего же наша душа не в силах их ненавидеть? Потому что они из моисеевой расы Гибборим, языческих полубогов: Икары неизреченного небосвода, они парили очень высоко, перед тем как устремиться вниз; их молниеносное падение озаряет глубины зла — вот в чем секрет нашей симпатии к ним!
Вечно действуют обольстительные чары бездны, и другие люди будут привлечены ими, в свою очередь… Смотрите, не наклоняйтесь!..
Упоительный аромат, исходящий снизу, колышется и медленно разворачивает свои тяжелые завитки. Это чувственный, томный запах, разливающийся в воздухе; он подступает всё ближе и ближе… Вот уже зараза достигла цветов на краю оврага, чьи чашечки склоняются и дрожат, отягченные любовью. И, словно бы устав от самих себя и ощутив дурноту от собственного благоухания, все венчики настойчиво просят руку сорвать их.
Их аромат дурманит — и от него кружится голова.
Пучина внизу озаряется. Обманчивое видение зажигается в черных глубинах неведомого: это сам Сатана в ослепительном сиянии, преображенный и переодетый ангелом света!
Это зрелище слепит глаза — и от него кружится голова.
А этот голос! Он поднимается с самого дна пропасти, благозвучный и коварный, как пение сирен; пострекающий к отрицанию, вызывающий сладострастное отчаяние…
Его пение будоражит слух — и от него кружится голова.
Этот голос, как бы исходящий из самой сути вещей, говорит с растерянной душой на разлагающем, очень горьком и очень нежном языке, который душа, увы, понимает, никогда ему не учившись. Его можно было бы назвать доверительным шепотом среды, словно бы живая Натура целиком раскрывается в этом голосе, который настолько глубоко отождествляется с вашим сокровенным глаголом, что говорит в вас и вместе с тем вне вас.
И вот внутри разрывается завеса: все темные идеи, озаряясь внезапным светом; все невысказанные чувства, высказывая себя перед Судом вашей Совести, утверждают свою независимость, проявляют свой анархизм и раскрывают вашей нравственной индивидуальности присутствие другого лица, о котором вы даже не подозревали, — жившего в вас. Загадочная неопределенность, истома и беспечность насильно овладевают свободной волей и подавляют ее: «Я» приходит в смятение, чувствуя, как с ним соприкасается, как в него проникает и вторгается «Не-я»!
Вскоре обе противоположности смешиваются. Вы сомневаетесь во всем и в себе самих. По правде, нет ничего, что казалось бы вам невозможным; но в то же время у вас ни в чем нет уверенности… Кто же выражает это всеобъемлющее сомнение? Говорит ли ваше «Я» или коллективное Эго существ, внешних по отношению к «Я»? Вы не знаете.
Какая страшная судорога сжимает, истощает и изнуряет вас? Какая психическая зараза, которому подвергнута универсальная Натура, заставляет вас с радостью приобщаться к деградации существ и вещей? Это многообразное опьянение скрыто в омывающей вас атмосфере, и вы невольно смакуете осадок на дне кубка ложного мистицизма, где столько экстазов смешано с таким множеством разочарований!
Ложная инициация… проклятая и лживая инициация, при которой Посвятитель скрывается и остается неизвестным! Его бессвязные, двузначные и все же удивительно суггестивные слова, похоже, исходят поочередно то от Бога, го от дьявола. Это учение, смешивающее все противоположности с целью остаться двойственным: Истина высказывается в нем лишь для того, чтобы быть проституированной в результате коитуса с Заблуждением. Таков весьма странный характер этого урока, приходящего из бездны: утверждения и отрицания скрещиваются, сплетаются и соединяются… Иронизирует ли голос во время своих утверждений? И не отрицает ли он лишь для того, чтобы опровергнуть свои же отрицания? Не для того ли он богохульствует, чтобы осудить свои же собственные богохульства? Именно этого не в силах распознать неофит, и его беспокойство растет.
Мы слышали этот Голос, принадлежащий Сатане-Пантею.Без сомнения, никто не узнает, о чем он учит и что он внушает, пока не ощутит его доверительного, неопределенного шепота… Бесполезно было бы пытаться заключить во фразы эту тонкую сущность: она вибрирует, звонкая и текучая — неуловимая. Мы только постараемся намекнуть на ее лукавую манеру и загадочный тембр.
Мы слышали этот Голос… Возможно, читатель, тебе тоже дано будет ему внимать: да хранит тебя от этого Бог!
— Ты вонзил свой огненный меч в самое сердце Земли, о Керуб! В самое сердце неверной любовницы, что от поцелуев бога сохранила на своей груди лишь зародыши лжи и обмана. Ты вонзил его в сердце Земли, о Керуб! И гарда эфеса распускается световым крестом — подобно цветку.
Твой мужественный меч, о Керуб, оплодотворяет нанесенные им раны, как только они зарубцуются, то становятся световыми матками; и груди, которые ты пронзил, стали материнскими; и существа, которых ты благословляешь в своей суровости, порождают свет и жизнь! Но напрасно твой меч проколол грудь проститутки небытия: ее грудь даже не вздрогнула и осталась бесплодной; и эти коричневые соски не набухнут молоком бессмертия… Этой супруге старика Кроноса достался лишь самый печальный удел девственницы: две смертельных привилегии — бесчувственность и бесплодие.
О Земля, поцелуй твоего супруга не оплодотворил тебя; твой супруг проклял твое чрево, вечно холодное для него, и его вотще возрождаемый пыл не оживил твоего мрамора; он распаляется лишь блудодеянием, укусами Супостата и объятиями Лукавого… Твоя вечная неверность неутомимо зачинает и раз за разом рождает обманчивую иллюзию. Ты произвела на свет лишь призраков, и инфернальные ларвы — исчадия твоей преступной утробы.
591
Дабы мы могли возложить вину на г-на Гюисманса за фактические ошибки — и, что еще хуже, за безосновательную клевету, — наивным публикатором которых он стал, его досье должны были бы исходить от третьего лица, сильно заинтересованного во лжи. Но мы знаем
Вдобавок к этому, автор «