В письме к матери, которую он обожал, Гуайта говорил о себе так: «Я прирожденный художник или, если хотите, человек разумеющий; я — солдат армии слов… Я жажду Справедивости и Истины, ищу их там, где, как мне кажется, вижу их. Насколько я не способен вести активную жизнь, настолько же страстно и неутомимо стремлюсь к Истине и Красоте… Я могу глубоко и тщательно изучить вопрос, который меня пленил, раскрыть последние тайны одной главной науки, все другие секреты которой — лишь слабые проблески. Я могу быть тем, кого большинство людей называет утопистом, а некоторые величают мыслителем. Я могу накапливать в своей голове самые абстрактные метафизические познания, интеллектуально питаясь «костным мозгом львов», как говорит Боссюэ; могу медленно создавать теоретическое произведение, куда вложу весь свой ум, энтузиазм и душу, а затем, в один прекрасный момент, смогу, наверное, пожертвовать собой ради того, что считаю Истиной, Красотой и Справедливостью. У меня можно будет почерпнуть лишь прекрасные формы и возвышенные мысли…» Мать не желала видеть в нем такого человека. Очевидно, знала о чем-то или же интуитивно догадывалась. Гуайта же отчаянно пытался доказать ей свою «ортодоксальность»: «Я верю в Бога и Провидение и по нескольку раз в день обращаю свою душу к абсолютному Благу, а свой дух — к абсолютной Истине. Чего же более?»
Последние годы жизни Гуайта прошли в Альтевиле. Баррес великолепно описал их одинокую обстановку: «Хмурое чаще всего небо, неподвижный горизонт, тишина, нарушаемая лишь криками павлинов, всегда пустынный дубовый лес, старый парк с несколькими удобно расставленными скамьями, комнаты, сохранившие спокойствие жизней, которые здесь протекли, — всё это окружение, в котором он вырос, благоприятствовало его глубоким, однообразным раздумьям. Они преследовали его ночи напролет. Быть может, продлевая таким образом свои размышления, он хотел возместить краткость собственной жизни? Ему нравилось наблюдать во время своих бдений, как занимался день, как заря торжествовала над плотными портьерами, — обещания, которые давала этому искателю абсолюта природа и которые сдержала смерть». В округе считали, что Гуайта, заперевшись в своем печальном, мрачном замке, занимается колдовством. Говорят, он рядился в красные одежды, а его парижская квартира была обита кумачом. «В действительности, — пишет Вирт, — он считал красный цветом Розы + Креста». Впрочем, в конце XIX в. кумач, благодаря своей дешевизне, был модной стенной обивкой у художников.
Незадолго до смерти Гуайта сказал Папюсу: «Всё, Судьба не позволит мне больше ничего сказать. Если я увижу появление своей книги, то не смогу двигаться дальше». Папюс был вызван в Альтевиль. Гуайта геройски переносил почти нечеловеческие физические страдания. «Затем симптомы, загадочные и при этом настойчивые предупреждения, наполнили мое сердце печалью, возвещая о том, что наверху готовится прекрасное рождение, и это означало, что здесь близится печальный уход. Через три дня всё было кончено». Возможно, Гуайта страдал от уремии или отравления крови. Он умер 19 декабря после ужасной агонии, сменившейся, говорят, неописуемым экстазом. Философ был похоронен рядом со своим отцом, матерью и братом Антуаном, на кладбище Таркемполя. Альтевиль был продан сестрой Гуайта, а книги и бумаги, хранившиеся в замке, сожжены его новыми владельцами, которые считали их колдовскими. Ходили слухи о том, что Гуайта скончался от передозировки наркотиков. Действительно, в его письмах мы встречаем частые упоминания кокаина и морфия. Не следует забывать, что в конце девятнадцатого столетия эти препараты широко использовались в лечебных целях (кокаин, например, применяли в качестве обезболивающего средства дантисты). Гуайта тщетно пытался снизить дозу и во время болезни употреблял наркотики ежедневно и в больших количествах. В «Храме Сатаны»помещены две статьи, посвященные перуанской коке и гашишу и включенные в «Арсенал колдуна». Там он, в частности, пишет: «Кока, подобно гашишу, но по другим причинам, оказывает на астральное тело непосредственное и мощное воздействие; ее использование развязывает в человеке определенные узы, сковывающие его сверхфизическую природу, — узы, прочность которых служит для огромного большинства залогом здоровья… Если вы дорожите своей жизнью, своим рассудком и здоровьем своей души, избегайте, как чумы, подкожных инъекций Кокаина. Не говоря уже о привычке, формирующейся очень быстро… при этом возникает особое состояние. Дверь пройдена; преграда рухнула. Внезапно очутившись в незнакомом мире, мы вступаем в связь с сущностями, о которых даже не догадывались. Одним словом, заключен молчаливый договор».В то же время Гуайта положительно отзывается о магическом воздействии гашиша. Мы, естественно, не располагаем свидетельствами самого Гуайта о том, что он готовил и применял на практике «магические яды», однако автор «Храма Сатаны» внимательно и досконально изучал всевозможные рецепты колдовских снадобий и «грузов магической отравы». С какой целью? Из «голого» научного интереса? Желающие оправдать Гуайта удовлетворятся подобным объяснением, стремящиеся очернить его — выскажут обоснованные сомнения, но никто не вправе вынести окончательный вердикт. Всякому здравомыслящему человеку понятно, что невозможно употреблять наркотики и при этом не злоупотреблятьими. Несмотря на некоторые благоприятные аспекты «расширения сознания» и т. п., алкалоиды, в конечном счете, разрушают современного человека, какой бы силой воли он ни обладал. Порабощая его физическую природу, они наносят непоправимый урон духу. Однако этот процесс неизбежен и, очевидно, имеет некий глубокий смысл.
В «Посвящении» за январь 1898 г., вышедшем после смерти Гуайта, В.-Э. Мишле писал: «Станислас де Гуайта — одно из самых блестящих звеньев магической цепи сыновей Гермеса на Западе. И если он преждевременно поднял покров, под которым таилась Исида черная, если его спокойная дерзость вызвала гнев Эгрегоров, значит, такова судьба первооткрывателя». Не беремся судить, поднял ли Гуайта заветный покров Исиды или же Черная Муза сама пришла к нему, чтобы вдохновить и погубить. В любом случае, его жизнь завидной и счастливой не назовешь. Но отблеск величия все же ложится на страницы его загадочных и порой мучительных произведений, отзываясь в душе невыразимой метафизической тоской.
Валерий Нугатов
Станислас де Гуайта
ОЧЕРКИ О ПРОКЛЯТЫХ НАУКАХ
У ПОРОГА ТАЙНЫ
Пятое, исправленное, издание с двумя прекрасными магическими рисунками Генриха Кунрата и полностью переработанным приложением
Предисловие