– Чьи тела?
Оба разом обернулись. У двери стояла Ута, а за ней Правена. У Алдана двери были хорошо смазаны и не скрипели; захваченные разговором, они с Вальгой и не заметили, как слушателей стало больше.
Правена, видно, не смирилась с неизвестностью, разбудила свекровь и рассказала, что вместо Улеба приехал его вуйный брат[5] Вальга, а зачем приехал – не говорит.
Алдан встал и подошел к Уте.
– Поди сюда. – С высоты своего роста он приобнял маленькую, щуплую Уту за плечи и повел к короткой скамье. – Сядь.
Бросил на ходу взгляд на Вальгу, двинул бровью в сторону Правены. Вальга придвинулся и встал рядом, внутренне дрожа и сам не зная, что будет делать.
Поглядев на Уту – простая одежда, усталое, покрытое тонкими морщинами доброе лицо, – никто не угадал бы в ней сестру княгини русской и законную жену самого влиятельного из киевских бояр. Ута никогда не отличалась дородством, а сейчас, в сорок два года, словно бы истончилась, все свои силы отдав на служение детям и семье. Кто бы поверил, что она, в сером переднике сидящая на простой скамье в закопченной кузне, шесть лет назад расхаживала по мраморным полам Мега Палатиона в самом Константинополе, видела василевса и всю его семью, ела за их столом с золотых блюд, получала драгоценные подарки.
– Слушай, сестра! – Алдан, стоя перед Утой, наклонился и своими огромными грубыми руками накрыл ее маленькие натруженные руки, лежащие на коленях. – Беда пришла большая.
– Беда? – Ута недоверчиво раскрыла глаза, хотя уж ей-то к бедам было не привыкать. – Что же? В Киеве…
Она взглянула на Вальгу, и глаза ее еще сильнее распахнулись от пришедшей мысли. Тревожное изумление помешало ей даже поздороваться с родным братаничем. О том, что Святослав с родней и дружиной прибыл в Хольмгард, здесь не знали, для нее Вальга приехал прямо из Киева.
– Вальга! – Она хотела встать, но Алдан удержал ее. – Говори же? Асмунд? Или…
Имена Эльги или Мистины она была не в силах выговорить, но по ужасу в ее глазах было видно, как потрясла ее мысль о несчастье с кем-то из них – о несчастье, которое она даже в мыслях не смела назвать по имени.
– Это Улеб! – не выдержал Вальга, не в силах смотреть, как она перебирает предположения одно другого хуже.
Хотя куда уж хуже… Улеб дороже всех детей достался матери, и его же она сильнее всех любила.
– Что с ним? – Правена повернулась к нему.
– Он погиб, – глядя ей в глаза, сказал Вальга. – Его убили. Заманили на пустой берег и зарубили.
Видя, как окостенело ее загорелое лицо, он взял ее за локти, боясь, что упадет. Но Правена высвободилась, будто пытаясь вылезти из своего несчастья. Помотала головой.
– К-кто… – выдавила она, не в силах найти этой вести места в своих мыслях.
– Мы пока не знаем. – Перед ней Вальга не решился обвинять Игмора с братией, как он сделал перед Алданом. – Ищут.
– Но… этого быть не может, – будто убеждая его, пробормотала Правена. Взгляд ее застыл, губы побледнели так, чтобы было видно даже в полутемной кузнице. – Он… Улеб… никому зла не сделал. Кому он мог помешать?
– Это что… – подала голос Ута, которую Алдан все так же держал за руки. – Святша… добрался до него?
Вальга молча кивнул. Ута совсем не знала обстоятельств дела, но сердце матери угадало правду – все эти пять лет она ждала и боялась, что зло, изгнавшее ее сына из Киева, найдет его снова.
– Да он вовсе не хотел. – Князя Вальга должен был оправдать. – Он не приказывал. Они сами… люди его…
– Какие люди? – прохрипела Правена.
В мыслях она отказывалась признать звание человека за теми, кто решился на такое нелепое злодеяние.
– Ну… – Вальга отвел глаза. – Выходит, что наши… Игмоша с братией. Они в ту же ночь и сгинули… Иворовичи остались, а Секирины все трое – как вихри унесли…
– Я не верю… – прошептала Правена; у нее стиснуло горло, и она не могла говорить в полный голос. – Где он?