Потом Наилвал показал мне игрушки, которые принес своему ребенку; это были куклы, и он держал их так нежно, будто баюкал дитя.
Я часто вспоминаю об этом благородном друге, сыне Индии; исполняя свой долг, он всегда был честен и справедлив, и он сопроводил меня к вершинам гор. Он проводил чужеземца в самое тайное из святилищ своего бога, и с щедростью принял его в келье собственной души. Он был, как и сама Индия: открытая и тайная одновременно; сдержанный, но любезный, как сестра или мать к тому, кто измучен жаждой вечности.
Наилвал поднял руку и указал на Гималаи, простершиеся на сотни миль, до самого горизонта, будто цепь белых гигантов или титанов.
— Мы были там, — сказал он. — Слева — Нилканта, а дальше за ней — четыре столпа трона Шивы.
Вглядываясь в чистый горизонт, я думал об этом необычайном народе, создавшем мифологию настолько же гигантскую, что и вершины гор, окружающих их страну. Сами эти горы были едины с их душой. Один из пиков был горлом Шивы, другой — троном Вишну или убежищем их Мессии. Каждая гора имела историю и была живым символом. Потому, как и большинство народов, воспринимающих природу символически, они навсегда были приговорены к вечному и неизмеримому. Чтобы выжить в повседневности, чтобы не затеряться навсегда в слоях иного мира, им пришлось выстроить сложную структуру — так что они стали жить, почти полностью руководствуясь формулами и предрассудками застойной теократии. И всё же, чем уже становилась их жизнь, тем больший простор обретали метафизические представления. Они не имеют реальных способов измерить мир вокруг себя, и потому часто остаются непонятыми. Их единственная мера — символизм высоких гор и грандиозной философии, в свою очередь, предопределенной этими вершинами.
Горы у нас в Чили так же великолепны, но мы еще не истолковали их и не воплотили в наших душах. Мы еще не открыли богов и титанов, которых хинду нашли в Гималаях. И всё же, та же божественная сила, что живет в горах Индии, может быть обнаружена и в скалистых Кордильерах Анд.
LIV. Мир в кристалле
Было бы невозможно покинуть Индию, не рассказав о сестре Райане. Первый раз к ней меня привел Брат безмолвия, Сунья Бхаи. Он рассказал, как слушал ее молчание — и оно оказалось лучшим из всех, что он слышал.
Сестра Райана принадлежит к очень древнему магометанскому роду из Хайдарабада, но верит в перевоплощение и почитает Кришну. Как и поэт Кабир, она входит в число суфиев, и по причине магометанского происхождения, обладает значительно большей индивидуальностью, чем обычный хинду. Я не смогу представить, чтобы ее тело обратилось пеплом на костре из сандалового дерева; наоборот, я думаю, она обретет вечность в собственной телесной форме. Она говорит, что у нее пять тысяч жизней — но я склонен верить, что ее жизнь в этом мире единственна.
Я всё еще живо помню, как она пришла ко мне в тот день, когда я был серьезно болен: боль пронзала меня, и даже сильнейшие лекарства почти не действовали. Войдя в тень комнаты, Райана присела на пол и запела. Красивым и нежным голосом она выплетала санскритские стихи и древние мантры. Ее колдовская музыка буквально окутала меня, и вскоре я стал задремывать, а боль оставила тело.
Проснувшись, я обнаружил, что Райана оставила мне волшебный кристалл. Я всматривался в него, и мне казалось, будто в нём отражается солнце; в его запутанных недрах я ощущал присутствие всей Вселенной. Все галактики и звезды, казалось, сияли передо мной. Глядя в него, я думал об эволюции всей индийской философии: от крайнего дуализма, в котором Самость, или Пуруша, никогда не пересекается с материей, Пракрити, к другой крайности — ведантическому монизму, в котором всё едино, и только иллюзия делает множественность будто бы реальной. Всё же, причина страданий повсюду одна: невежество, авидья. Оно также заставляет людей отождествлять Самость с очевидностью материи, или верить в разделенность Бытия и творения, Атмана и Эго. При этом и в дуализме и в монизме, творение иллюзорно. В дуализме видимость существования творению придают отношения между Самостью и материей. Потому йога сосредоточена на постижении Самости, как способе осознать индивидуальность. Человек, достигший освобождения посредством йоги, приходит к осознанию того, что творение не существует само по себе, и Бытие никогда не было отделено от творения. Тогда делается понятным, что ты и Бог всегда были едины. Тени иллюзии исчезают перед светом знания.