От коровы нельзя брать только мясо, поскольку это требует ее умерщвления, то есть разрушения символа. Хинду миролюбив, потому что с уважением относится к символическому значению предметов — он боится убить даже отдельную мысль.
Можно считать, родиться в Индии — это большая удача для коровы. В старом Дели мне доводилось видеть коров, шествовавших с достоинством, говорящим, что они властвуют этими улицами безраздельно. Это чудесное зрелище, подобное поэзии: на пике века атомной энергии и межпланетных путешествий, на свете всё еще есть страна, где машины, грузовики, танки, и, наверное, даже самолеты, должны остановиться, пропуская корову. Кажется, у нее нет никакого владельца, и она принадлежит лишь сама себе. Вот корова ступает вдоль улицы, величественно и неспешно, совершенно позабыв о своем окружении. Кажется, она даже не принадлежит текущему моменту, ее мир — не мир технологии и механики. Она проходит мимо, будто Дева и Мать в царственном одеянии. Она — Непорочная Мария, она — Кали и Дурга, наша собственная мама. Она становится созданием, которому не посмеет причинить вред ни один человек — тогда она вдруг обернется и вглядится в него своими глубокими и невыразимо прекрасными глазами. Такого взгляда никогда не было у людей; он, кажется, отражает бездны души и дали Вселенной. Современный человек постепенно теряет человечность, и тогда она находит убежище в глазах коровы, преисполняя их.
Бывает, коровы шествуют разряженными как изысканные дамы. Рога выкрашены яркими красками, а тела украшены лентами и колокольчиками. Вокруг глаз нарисованы синие круги, но они всегда остаются теми же, невероятно глубокими. Я мог проводить целые дни, вглядываясь в эти глаза, пока на меня не нисходило запечатленное в них умиротворение. И потому я — один из тех, кто почитает корову и осуждает ее убийство. Убить корову значит убить Бога. А что это будет значить для души Индии?
Старый Дели — это город коров, здесь они разгуливают совершенно свободно. Им нет дороги в центр Нью–Дели, но здесь они предаются простым наслаждениям жизни на узких улочках и в парках старого города, помогая хранить его чарующую атмосферу и величайшую духовность.
Сегодня на главном проспекте старого Дели, неподалеку от Гражданских улиц, в былые времена отделявших Индию британскую от индийской, я видел женщину, спешившую за коровой. Корова шагала медленно, и, как это часто бывает, на ходу испражнялась. Женщина торопливо подбирала всё еще дымящийся навоз и складывала его в корзину, которую несла на голове. Коровьи испражнения выпадали из переполненной корзины ей на плечи, забивались в распущенные волосы, пачкали лицо и руки. Это не могло помешать ей, поскольку навоз обладает ценностью: позже женщина сможет использовать его как горючее или удобрение, а может быть, даже материал для постройки дома. Женщина и корова проходили по улицам под утренним солнцем Индии — так же, как это было веками.
XVI. Дедов перстень
Наконец я решил обосноваться в Старом Дели — атмосфера там не такая искусственная, как в новом городе. Облюбованный мною дом имел три комнаты и даже небольшой садик. Гостиная, которая одновременно служила мне и спальней, сплошь состояла из окон, сквозь которые красовалась пышная растительность тропиков, включая бананы и фиговые деревья. В центре сада помешался небольшой курган: усыпальница английского майора, убитого в мятеже 1857 года. Сразу за моим садом начиналось старое Британское кладбище. Я часто гулял там, ища причастия к душе Запада, которая здесь по–прежнему жива. Это поэтический уголок резных каменных крестов, хранящий мечту о Вечной любви. Однажды, на одной из кладбищенских тропок я нашел замшелый обломок старого могильного креста. Я унес его и поместил на могилу в своем саду. Кроме усыпальницы английского майора, там были и еще две могилы. Однажды случилось так, что о стекло моих окон разбилась насмерть красивая пташка — видимо, желая впорхнуть в комнату и не заметив препятствия. Сломав шею, она упала на землю, широко раскинув крылышки. Я похоронил ее в саду, возле могилы олененка, который какое–то время был мне приятелем.