Видеть Кришнамурти перед публикой — зрелище чрезвычайное. Он сидит на подиуме перед огромной аудиторией, одетый как хинду, на нём непорочно белый кадхи. Белы и его волосы, но темные морщины на лице указывают на муку, отметину Змея. Он произносит невероятные мысли, в которых будто содержится вечная правда — они соответствуют величайшему замыслу. Глаза его полуприкрыты, а морщины вокруг них — как силуэт голых ветвей в пустынном зимнем рассвете. Вот его слова:
«Нет учителя, нет священных книг и нет традиции. Никто и никого ничему не может учить. Никто не должен ни к кому прислушиваться; нет смысла в том, чтобы следовать».
По памяти я повторяю его фразы, которых мне не забыть никогда. Я слышал их на публичных лекциях в Нью Дели:
«Бессознательное и Сознательное существуют только в мире символов, но всё же их придется понять, чтобы пройти за их пределы. Ум должен выйти за пределы, и достижение этого состояния оборачивается полным безмолвием ума. Но это не то состояние, которое можно развить — оно мгновенно, и возникает на один момент, безо всякого перехода или продолжительности чувства. Также нельзя развить или взрастить любовь или смирение».
«Мысль творит мыслящего; без мысли нет мыслящего. Но при этом мысль — всего только память, или воспоминание о прошлом. Придется освободить себя от мыслей и от символов, чтобы перестать быть мыслящим».
«Ум не может действовать без мозга, однако он создает мозг».
«Человек, желающий сделать вечной свою жизнь, или свою любовь, или свою душу, подобен человеку, выстроившему избушку на краю реки и отказывающемуся нырять в поток жизни, не имеющий ни конца, ни начала. У жизни нет начала или конца, так же, как и у ума. Только если мозг освобожден от мысли и памяти, и от воспринятых идей, он может достичь состояния, не имеющего начала или конца, и представляющего вечность».
«Нет ничего плохого в том, чтобы смотреть или созерцать, но практиковать сосредоточение ума — значит просто налагать ограничения. Повторять мантры или практиковать йогу, или другие дисциплины и формулы — просто усыплять ум. Проще принять транквилизатор — его эффект обойдется меньшей ценой и проявится быстрее. Но кто сегодня знает, как смотреть? Кто знает, как созерцать? Люди смотрят, но не видят ничего. Кто видел муссонное небо? Кто видел большое дерево, вырастающее к небесам? Кто видел мальчишеское выражение на лице мужчины?».
Кришнамурти говорит, как достигший просветления. Он говорит так красиво, его слова так полны поэтической созидательностью, что поэты не могут сдержать слез перед красотой выражения. Вот еще некоторые его изречения:
«А кто теперь слушает, кто прислушивается к своему сыну, своей жене или своему другу? Слушать — тоже искусство, и следует прислушиваться и к положению собственного тела, к настроениям и жестам — это тоже музыка, создаваемая жизнью, плывущая вокруг нас».
«Почтенность — признак посредственности. Любить, или даже убить — значит полностью отдать себя действию, и обрести вечность в настоящем. Понятие страха возникает, потому что мы лишены цельности: частью мы живем в прошлом, частью — в будущем. Мы разделены, потому что не живем в настоящем, но живем в воспоминаниях и в догадках о будущем. Страх смерти проистекает не от самой смерти, но рождается из тех участков времени: прошлого и будущего — в которых мы не существуем в действительности. Страх особенно приходит из памяти. Мы боимся смерти, потому что помним, как видели кого–то умершим, и потому что думаем, что и нам придется умирать. Но тот, кто живет в настоящем, не может бояться смерти, потому что он целиком отдает себя действию жизни. Поэтому, когда он умирает, он не будет бояться смерти: в самом действии умирания он обретет целостность, какой, вероятно, не знал при жизни. Такой умирающий полностью откликнется на вызов; он полностью, всей своей жизнью, отдастся смерти. Ведь смерть красива и поэтична; она совершенно отлична от жизни, она — неизвестное и неожиданное; она полна возможностей и не похожа ни на что, известное при жизни. Уже только за это ее стоит любить. Но ведь она еще и конец времени. Тот, кто хочет продлить свое эго, увековечить свои “я был”, “я есть”, “я буду” — встретит смерть печальную. Но тот, кто мыслит, не обременяя себя воспоминаниями, тот, кто слышит и видит в настоящем — способен жить во вневременной сфере, не имеющей начала или конца. У жизни нет начала и конца, так же, как и у смерти».
Слушая Кришнамурти, я думал о том, придет ли день, когда я смогу начать любить смерть и желать ее. Для большинства людей смерть принимает форму кого–то, кого они любят. Для многих это Иисус Христос, для других — Дева или Мать. Что касается меня, то я сомневаюсь, что захочу умереть, прежде чем смерть примет форму золотой девочки или белого цветка. Тогда я прыгну в этот цветок — и он станет моей смертью.