Всё же, в последние годы характер паломничеств в Бадринатх изменился. Теперь это святое место посещают даже еще большие массы людей, напуганные тем, что область вскоре может быть захвачена китайцами. Со времен моего похода дорога была сильно улучшена, и сегодня достичь Бадринатха не так уж сложно. Я мог бы даже сказать, что Бадринатх окажется уничтожен джипами и автомобильными дорогами раньше, чем до него доберутся китайцы, а может быть, они разрушат его рука об руку. Но когда туда отправлялся я, мне пришлось подготовить целую альпинистскую экспедицию — и вместо того, чтобы шагать по широкой дороге, мы должны были взбираться на высочайшие перевалы, и переправляться через глубочайшие расщелины. Всё это время я надеялся узнать что–то достоверное о земле бессмертных сиддхов и об их магическом ашраме, и спрашивал многих паломников, молодых и старых — всех, кого встречал по дороге — надеясь, что они смогут мне что–то рассказать. Наилвалу совсем не нравились мои разговоры с паломниками, наверное, казавшиеся ему всё более подозрительными. Всеми способами он пытался оградить меня от встречных и попутчиков, будто замуровывая меня в невидимую стену. Всё же, я почти всегда умел прорвать его заслоны, так что, в конце концов, Наилвал смирился.
Продолжая восхождение, мы слышали звук, повторявшийся со всё большей настойчивостью: человеческий выкрик «Джаи Бадри Вишал!» — «слава господину Вишну, Творцу Жизни!». Всякий проходящий мимо паломник восклицал так, и мы должны были отозваться тем же. Мы приближались к высочайшим обителям, и крик этот звучал в каждом горле со всё большей настойчивостью.
В тот вечер в Джохиматхе я посетил монастырь Шанкарачарьи; оказалось, что все монахи собрались в просторном центральном зале, освещаемом факелами. Здесь были также саддхи и паломники, идущие в Бадринатх. Я присоединился к кругу монахов и стал слушать, как главный брахман рассказывает анекдот о жизни Шанкарачарьи. Он говорил о том, как великий мудрец принимал участие в состязании и переспорил всех своих оппонентов. Тогда к нему подошла женщина и спросила о сексе — а он сказал, что не сможет ответить, поскольку не имеет никакого сексуального опыта. Так что Шанкарачарья попросил подождать шесть месяцев, за которые он должен будет подготовить ответ. Используя умения йоги, он отделил свое тонкое тело и проник в тело умирающего короля — сумев перенять опыт его насыщенной сексуальной жизни. Наконец, после шести месяцев, Шанкарачарья вернулся и ответил той женщине.
А после все другие присутствующие по очереди держали короткую речь. Когда очередь дошла до молодого человека, который сидел рядом со мной, кутаясь в толстое одеяло, тот стал рассказывать о своих переживаниях, сопровождая невнятный рассказ резкими жестами. Но я слушал его с напряженным вниманием — потому что его опыт был слишком подобен моему. Вот что он сказал:
— Как раз перед наступлением утра обморочное наваждение охватило меня. Я почувствовал дрожь, пронизывающую насквозь, и в итоге оказался неспособным пошевелиться. Тогда, только после величайших усилий, я начал двигаться и сбежал от этой дрожи — я сделал это, стараясь выбраться из себя, из собственного тела. Наверное, кто–то другой вошел в мое тело, так же, как в истории, что вы, свамиджи, рассказали нам о великом гуру, Шанкарачарьяджи. Наконец, я смог преодолеть это чувство посредством тапас и пуджас, а также через раскаяние, молитвы и аскетическую жизнь. Я совершил многие паломничества в святилища и монастыри, и уже прошло много времени, с тех пор, как то наваждение последний раз случалось со мной.
Меня подмывало спросить этого человека, не перенес ли он какой–нибудь тяжелой болезни или несчастья, и я хотел, чтобы мой друг, чилийский доктор, сейчас оказался рядом.
На следующее утро мы поднялись на рассвете, чтобы посетить пещеру поблизости — здесь укрылся от мира йог, не носивший даже никакой одежды. Придя туда, мы обнаружили, что из пещеры валит густой дым, и смогли разглядеть только нескольких лохматых растрепанных существ, покрытых пеплом и держащих трезубцы. Это были ученики того святого йога, что скрывался внутри, и они приглашали меня войти. Низко пригнувшись и закрыв рот платком, чтобы не задохнуться в дыму, я вошел в пещеру и в ее глубине обнаружил недвижную, смутную фигуру. Когда мои глаза попривыкли к дыму и темноте, я стал различать детали: длинные черные волосы, совершенно заросшее лицо, тело покрыто сажей и пеплом, ногти на руках и ногах скорее походили на звериные когти. Он был совершенно гол и сидел в позе лотоса. Глаза широко раскрыты и недвижны, как у мертвого — он не моргнул ни разу, хотя воздух был полон дыма сгоревшей травы и сандалового дерева. Я даже несколько раз провел рукой перед его лицом, но ничего не произошло. Глаза его совершенно замерли, и я совершенно уверен, что ничего не изменилось бы, если бы на зрачок ему сел паук или муха — и он бы даже не почувствовал этого. На лице его не было ни какого–либо выражения, ни примет возраста, но мне сказали, что ему 180 лет. Я оставался в дымной пещере, сколько мог вынести, но вскоре духота и тени стали слишком гнетущими, и мне пришлось уйти.