От Джохиматха мы продолжали карабкаться к Пандукечвару. В пути Наилвал остановился, чтобы показать мне висячий мост, переброшенный через овраг. Он указал на другую сторону, где тропа исчезала, закручиваясь вокруг выступа. Это и была та тропа, что ведет в Долину цветов — я снова услышал рассказ о тысячах чудесных цветов, что растут там.
Я даже всерьез задумался о том, чтобы пуститься по этой тропе. Нездешняя женщина, что жила и умерла там, могла знать и великую тайну, тропу к бессмертным. Но Наилвал настоял на том, что для цветов еще слишком рано.
Пандукешвар — самое красивое место из всех, какие мы посетили в нашем восхождении. Вечером я вышел из избушки и стоял, глядя на снежные горы, уже видимые повсюду вокруг нас, и реку, протекавшую в глубоком ущелье под нами. Краски пейзажа были очень насыщенными, и я начал думать, что сумею обнаружить в глубоких ледяных тонах гор ярко окрашенные своды вечного города — цель всех моих поисков. Там я непременно отыскал бы мудрых сиддхов: тех, кто сохранил древнее знание, сберег в неприкосновенности цепь, протянувшуюся из прошлого в будущее.
С приходом ночи стали появляться звезды; Вечерняя звезда сияла выжидательно, будто хотела что–то сказать. Так я долго стоял наедине с небом, но, наконец, ледяные порывы ветров стали пронзать меня словно ножами, и мне пришлось укрыться внутри.
Я уснул у огня в хижине. Клубы белого тумана проплывали мимо, завихряясь в непроглядную толщу, а потом истаивая тонкой взвесью. Я оказался на узком веревочном мосту, провисшим над ущельем. Я знал, что должен пройти по нему, но глядя вниз, на ревущий ледяной поток, чувствовал слабость. Мост раскачивался, как маятник, усиливая мое головокружение, но я всё же добрался до другой стороны, и встал на тропу, ведущую вверх по холму. Тропа всё равно продолжала раскачиваться, как и мост прежде, и я понял, что мне придется приспособиться к ритмичным колебаниям — я должен был идти, будто танцуя, влившись в движения невидимого, гигантского маятника. «Вот и снова те же вибрации», — подумалось мне. Тропа всё змеилась вверх, но, поднимаясь, я стал чувствовать удивительную легкость — и, достигнув вершины, уже шагал, почти не касаясь земли. Взглянув вниз, я увидел прекрасную долину, полную многокрасочных цветов. Я поспешил к ним, желая нырнуть в самую их гущу и прилечь среди них. Бегом спускаясь по склону, я пел ту песню, какую в детстве мы пели вдвоем с сестрой. И вот я уже оказался посреди цветов, а присмотревшись к ним, понял: это были драгоценные изумруды, рубины, сапфиры и бирюза. Птицы и пчелки с небесно–голубыми кристальными крылышками лениво порхали вокруг, тут и там присаживаясь на цветочные бутоны. Я чувствовал необычайную радость, и замер, разглядывая их — так же я делал это ребенком в саду в Чили. Вскоре я совершенно растворился посреди безмолвного красочного мира, и мне казалось, что я различаю сокровенную ноту изумрудных цветов, гул, с каким распускались их бутоны — и я чувствовал пульс течения жидких рубинов под землей. Еще мне казалось, что я могу говорить с птицами и пчелами с каменными крыльцами. Долгое время я лежал там, опустив подбородок в ладони, и тогда кто–то мягко тронул мое плечо. Взглянув вверх, я увидел лицо, показавшееся мне знакомым. Взгляд полуприкрытых глаз в обрамлении золотых локонов наполнил меня почти сверхчеловеческой нежностью — молчаливое свидетельство понимания и дружбы, и высшей верности за всякими пределами. Я ощутил, как слезы текут по моим щекам ручьями. Потом она взяла меня за руку и мягкий, благоуханный аромат поднялся по моим пальцам и окутал меня. Тогда я поднялся, и вместе мы пошли среди цветов, изменявших краски. Она взглянула на меня с неописуемой радостью, сказав: