Оба честно пытались вернуть мне радость жизни: красоты природы, прекрасное искусство, путешествия и общение с друзьями. Я от всего этого уклонялась и по возможности спешила вернуться на диван. Мамин брак начинал трещать по швам, и я поняла: пора съезжать. О чем и поставила их в известность. Мама заплакала, отчим нахмурился, но оба вздохнули с облегчением.
Я вернулась в родной город, чувствуя себя подкидышем, оставленным в корзинке возле чужих дверей. Все было иным и странно незнакомым. На мое место в фирме уже взяли человека, но это меня не огорчило. Работу я вроде бы искала, но не очень напрягалась. Я не видела в ней смысла, впрочем, как и во всем остальном. Зачем тебе карьера, если в один миг все может кончиться? Кое-какие деньги у меня еще оставались, я надеялась протянуть на них некоторое время, а уж потом нужда заставит зарабатывать на хлеб насущный. Я не хотела ничего «с перспективой», идеальная работа – та, что заканчивается вместе со сменой. Встал, ушел, а твое место легко займет другой. Я знала, мне достаточно совсем небольших денег, потому что я ничего не хотела.
Трудно сказать, осуществила бы я свои намерения (впрочем, все еще впереди – ха-ха, это то самое выражение, которое я ненавижу), но тут объявился папа. Он не принимал никакого участия в моей жизни с тех пор, как перестал платить алименты. Я тоже не особо надоедала, хотя дочерний долг выполняла исправно: звонила на все мало-мальски заметные праздники. Каждый раз папа спрашивал: «деньги нужны?», я поспешно отвечала «нет», и мы скоренько прощались. В конце концов я начала думать, что звоню я папе исключительно для того, чтобы сообщить: деньги мне не нужны. Надеюсь, его это успокаивало, папа из тех, для кого безденежье и великое несчастье – синонимы.
Он свалился как снег на голову, не без участия мамы, я полагаю. Она наверняка, собравшись с силами, ему позвонила и рассказала, что дочка тихо съезжает с катушек, вместо того чтобы радоваться удачному побегу от маньяков.
О маньяках папа заговорил на третий день. Два дня мы таскались с ним по городу, который он покинул много лет назад, и я рассказывала о достопримечательностях, понятия не имея, о чем еще говорить с папой.
Когда, встретившись на вокзале, мы обнялись, он несколько раз повторил «какая ты красавица», то ли в детстве я была уродиной, то ли папа считал: если повторять эти слова как мантру, я поверю, что это большая удача в жизни. Ирка тоже была красавицей, и что? Какой-то псих располосовал ей горло. Само собой, я помалкивала, и вдруг папа заговорил об этом сам. Вопросов у него оказалось даже больше, чем у следователя. Он спрашивал, слушал, склонив голову набок, и хмурился, наверное, удивляясь тому, как спокойно я обо всем рассказываю.
– Вот что, – кивнул он, когда вопросы у него кончились. – Говорить всякую хрень типа «надо взять себя в руки», как просила твоя мама, я не буду. Потому что очень хорошо знаю, что ты сейчас чувствуешь. У меня был друг, мы с ним вместе начинали бизнес, тебя тогда и на свете не было. Времена суровые, а дружок мой – человек негибкий, оттого у нас возникли проблемы. Однажды мы вышли из офиса, пожали друг другу руки, собираясь разъехаться, и тут рядом с моей щекой что-то просвистело, слегка опалив, а дружок упал на асфальт, так и не выпустив моей руки. Я смотрел на него и ждал, когда меня пристрелят, я даже не пытался укрыться или бежать, стоял и ухмылялся, как последний кретин. Но меня не пристрелили.
Утром ко мне в офис явились сурового вида ребята с определенными требованиями, я их выслушал, сказал, что распоряжусь насчет кофе, и ушел. Просто ушел куда глаза глядят, бросив бизнес и оставив тех ребят в моем кабинете в глубочайшем недоумении. Я ушел не потому, что испугался их, и даже не потому, что не хотел прогибаться. Я не видел смысла. Ни в чем. Та пуля могла войти в мой затылок. Та или любая другая, понимаешь? Я шел от монастыря к монастырю, где просил самой тяжелой работы, шел все дальше и дальше. Не поверишь, я дошел до Камчатки. Я думал, что всю оставшуюся жизнь так и буду скитаться. Но, стоя на берегу океана, я понял: пора возвращаться. Заработал денег на обратный билет и вернулся. Стал работать реставратором, потом встретил твою маму, потом родилась ты, а я вновь занялся бизнесом.
– А мораль? – спросила я, когда он замолчал.
– Мораль? Когда-нибудь все приходит в норму. Хочешь поехать со мной?