Нас становилось все больше, мы шли по коридору, и с каждым поворотом или дверью, которые мы проходили, к нам присоединялись все новые и новые участники. Мы молча оценивали друг друга. К тому моменту, как мы добрались до цели – большого зала, – нас, по грубым подсчетам, стало около пятидесяти. Большинство явно принадлежали Дому Ночи – поровну хиажей и ришан, если считать по тем, у кого расправлены крылья. Я также насчитала около десяти представителей Дома Крови и примерно пятнадцать – Дома Тени. Кто-то тревожно озирался. Оценивал соперников? Или искал пропавших?
Сколько нас погибло прошлой ночью?
Большинство игнорировали друг друга, хотя кроверожденные вампиры держались вместе большой стаей. Что ж, разумно. Другие бы их не приняли. Я следила за одной женщиной в середине группы. Она была выше всех остальных. Броня оставляла ее плечи голыми, открывая впечатляющие рельефные мускулы. За спиной длинная серебряная коса. Наверняка их предводитель, судя по тому, как уважительно к ней обращались.
Я отстала, с холодком внутри разглядывая соперников. Всю жизнь я пыталась такого избежать: оказаться запертой в одном помещении с могучими вампирскими воинами вдвое больше меня.
Ибрихим, стоявший в дальнем конце залы, перехватил мой взгляд и усмехнулся невеселой полуулыбкой, словно знал, что мы оба думаем одно и то же.
С балкона на нас взирал высокий сухопарый мужчина, лысый и с болезненно-бледной кожей, плотно обтягивавшей череп. Он был одет в простой черный балахон с перевязью через все тело, на которой красовались три изображения: луна, маска и рыдающая женщина – символы королевств Ниаксии. Церковь была независима от трех вампирских Домов, распространяя свое влияние на всех подданных Ниаксии как загадочная, могучая и таинственная сила. Самым могучим и таинственным был министер. Поговаривали, что он уже даже не живое существо, а тайник во плоти, несущий волю Ниаксии.
По-моему – полнейшая чушь.
Проследить за взглядом министера было невозможно: глаза – сплошные молочно-белые, без радужки и без зрачка. Но его подбородок опустился, и я не могла отогнать жутковатое ощущение, что смотрит министер прямо на меня. Я встретила этот взгляд твердо, хотя очень хотелось поежиться и отвернуться.
Министер мало напоминал воплощение бога. Больше всего он был похож на похотливого старикашку. Я несколько раз встречала его на разных религиозных празднествах. Как бы ни велика была толпа собравшихся, он как-то слишком уж подозрительно мной интересовался. После одного такого вечера, когда он практически зажал меня в углу, а мне было тогда тринадцать лет, Винсент не отходил от меня всякий раз, когда министер оказывался поблизости.
Если Ниаксии был нужен тайник во плоти – в чем лично я сомневаюсь, – то этот выбор был не слишком удачным.
К министеру присоединились еще несколько клириков, встав на балконе по правую руку от него, а слева стояли старейшины Дома Ночи – Винсент и его советники. Винсент облачился в длинный темный плащ, вышитый серебряными звездами. Крылья были развернуты во всю ширь, и на черном фоне резко вырисовывались тонкие красные полоски. Он даже обнажил свою печать наследника, завитки красных чернильных узоров на шее, оставив расстегнутыми верхние пуговицы камзола.
Его намерения не могли остаться незамеченными. Одно то, что он демонстрировал крылья и печать, служило предостережением: «Я сильнее любого из вас. Я стоял там, где сейчас стоите вы, и я победил».
Странно было, что Винсент так откровенно выставляет свою силу напоказ, но, наверное, удивляться не следовало. Правители Дома Ночи нередко убивали победителей Кеджари. Всякий, кто обладал такой силой, представлял собой скрытую угрозу. Оглядев зал, я увидела, сколько этих головорезов смотрели на Винсента с животной ненавистью.
Я была наивна, не понимала раньше еще одну, своекорыстную причину того, что Винсент настаивал на моем участии в Кеджари: если я выиграю, не выиграют остальные. А в этом мире не было никого, ни единой души, кому бы Винсент доверял, – кроме меня.
Министер кашлянул, и по залу пробежало опасливое шиканье.
– Добро пожаловать на Кеджари, – сказал министер, – высшее чествование владычицы нашей Ниаксии, Матери неутолимой тьмы, Утробы ночи, тени, крови. От ее имени благодарю вас за приношение ей, коим является ваше присутствие. Аджа сарета.