— Мне с утра понадобится ножовка по металлу и тиски. Постараюсь управиться с наручниками днем, когда тут будут реветь мотоциклы. Ничего никто не услышит. Помнишь, как эти чертовы мотоциклы нас будили по утрам? И как мы все утро проводили в постели?
Она не ответила, потом после долгой паузы спросила:
— Где торгуют такими пилами?
— В магазинах инструментов. Но лучше купить маленькую в супермаркете. Там никто не обратит внимания.
— А тиски?
— Вот за ними придется идти в хозяйственный магазин. Купи самые дешевые, настольные.
— Хорошо, я все куплю.
— А теперь давай спать.
— Можешь лечь на кровати, — она вскочила, словно и ждала, и боялась этой минуты. — Я буду спать на диване.
Погасив окурок в пепельнице, он пристально посмотрел на нее.
— Что за глупости? Ложись ко мне!
— Нет, — она отвернулась.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Тоща что это за глупости?
— Перестань задавать лишние вопросы.
— Ничего себе! В жизни не слыхал более… Ах, вот в чем дело! Ну и повезло же мне: столько времени не был и вот… Не могла раньше сказать?
— Дело не в этом.
— А в чем, дьявол? Заболела ты, что ли?
— Нет, — холодно отрезала она.
— Тоща что случилось?
— Не хочу, и все.
Глаза ее были печальны, но его взгляд она выдержала. Он сел рядом. Попытался обнять за плечи, но она опять отодвинулась.
— Ну что ты, милая?
— Нет, я же сказала, Свэл, это серьезно.
Чувствовалось, что она начинает сердиться.
— Ты совсем сдурела. Всыпать бы тебе как следует…
— Как хочешь… Вот только шум…
— Да не бойся, я не буду тебя бить, — он сел обратно на диван. — Дай подушку. Буду спать здесь, раз тебе дурь запала в голову.
— Лег бы лучше на кровать, здесь шире.
— Отстань ты со своей кроватью…
Он зло взбил кулаками подушку и сунул ее под голову. Диван оказался короток, и ноги его торчали через подлокотник.
Она взяла из шкафа ночную сорочку и вошла в ванную. Не видя лица, по дрожанию плеч он понял, что она плачет. Потом она вернулась, накинув поверх сорочки кимоно, погасила свет, он услышал, как она сбросила кимоно и легла спать.
13
Не переставая пилить наручники, он поднял глаза. Дороти уже оделась и собралась на работу. Она по-прежнему старалась не смотреть на наручники, которые теперь были зажаты в тиски.
— Так ты ее ни разу не видела? — спросил он, рассматривая пропил. Сталь оказалась куда крепче, чем он полагал, и уже с десяток полотен было сломано.
— Нет, — покачала головой Дороти.
— Писем тоже не было? — с деланной небрежностью поинтересовался он.
Если кто что и знал про чертову стерву, так это Дороти. Но та снова покачала головой.
«Чтобы спрятаться от полиции, он явился ко мне, а сам только и думает, как вернуться к этой девке, которая его уже трижды бросала, как только начинались неприятности. И подумать только, я сама их познакомила, когда мы с ней еще работали в Бомонте официантками. Нет, лучше бы мне не дожить до такого. Он и без нее наломал бы дров, но она только и знала, что требовала денег… Когда он пришел ко мне последний раз, я была так рада, что он рядом… Да и раньше, до того, как я их познакомила, я всегда была ему рада. Но теперь — все. Я хотела бы стать прежней и провести с ним ночь, раз ему так хочется. Но не могу. Не могу видеть эти наручники. Дотронься он до меня этой рукой, меня бы вырвало. Жаль, что я тогда не знала, что та ночь станет последней. Постаралась бы запомнить ее навсегда».
Дороти встала.
— Мне пора, — устало произнесла она. — Ты ведь выходить не будешь?
— Что я, псих, что ли? — он на миг поднял голову.
— Я вернусь к полуночи — ресторан наш здесь неподалеку, — и она направилась к двери.
— Ладно, — равнодушно бросил он, продолжая пилить. Скрежет пилы по металлу терялся в реве мотоциклетных моторов. Когда шум стихал, он откладывал пилу, курил и вспоминал.
— Ну-ка посмотри, Бешеный Пес, баба-то что надо, а? — И Харви показывал ему фотографию через решетку. — Ясно, ты видал и получше, ты у нас большой человек, всюду был, все видел. А мы, деревенщина, в этой дыре берем все, что под руку подвернется. Особенно если бабенка ничего себе и не дура повеселиться — как эта. Может, ты с ней даже знаком, земляки, а?
«Да, шуточки Харви любил. Но обмишурился, когда усадил меня в машину, оставив одну руку свободной. Там, где он сейчас, ему должно быть без нее одиноко. Ничего, если меня не поймают, я ее отыщу и тогда уж помогу его горю».