Однако, главное потрясение ожидало нас впереди.
Крохотный лунный даймон. Эта раса представляет собой воплощение безжалостной силы ночного светила. Скорлупа будто мрамор, светло-коричневый и глубокий зеленый. Яйцо находится в состоянии стазиса — сложнейшее заклинание полного замедления, окутывающее бронзовый сундучок, наверняка является творением Ашера. Подобные же путы держат дух волка, заключенный в бедренной кости.
Что и говорить, вампир знатный искусник. Филигранная работа. Нити цвета лакрицы невероятно холодны. Я прикоснулась — и как только кровь в венах не уснула, убаюканная обманом.
— И не сказал ведь, что помогает моим и твоим родителям, — дивится мой супруг.
— Эти фетчи, что передаем мы сейчас вам, в свое время станут надежными защитниками вашего будущего дитя.
Мы вновь оказались в объятиях родителей. С благодарностью я целую руки матушки и отца. Таков закон: дети вырастают, идут своим путем, но родители навсегда остаются непоколебимой основой нашего личного мира.
По традиции, новоиспеченные муж и жена одаряют друг друга лишь после первой ночи, но как я уже поняла, мой принц крайне свободно смотрит на условности, потому моя коллекция украшений пополнилась чудесным колье из бирюзы. А ведь как известно, бирюза — кости умерших от любви.
— Обещаешь последовать за мной, если я умру? — прошептала я на ухо своему мужчине.
— Обещаю, — совершенно серьезно ответил он.
После внесения записей в Книги закона дроу и магов, мы со всеми гостями отправились праздновать. Я ощущала негу и довольство, как объевшаяся сливок кошка, и искренне наслаждалась трапезой и окружающей обстановкой. Мелодия, густая и мягкая, будто горячий шоколад. Розы, бордовые до черноты. Гранатовый густой соус и ароматная оленина. Пряное вино. Приятный разговор с Лайолешь и Розали. Девушки были искренни в своих поздравлениях, и разумеется, дерзкая Лайолешь не преминула пожелать мне, помимо великого счастья, и более прозаических вещей — а именно, жаркой ночи.
Разве ночи? Небо ведь окрасили уже бледные перламутрово-бледные полосы.
— Боишься? — спрашивает меня супруг.
Я уткнулась лицом в плечо дроу.
Никаких условностей и оков. В глазах Аларика я вижу нечто гораздо большее, чем страсть. Его голод. Его надежду. Будто я для него — глоток живой воды.
— Нет.
Дроу смотрит в мои глаза, улыбаясь весенней улыбкой, очень мягкой. Вот только лишь глупец обманется этой мягкостью.
Наши пальцы переплетаются, замыкая потоки силы.
Страсть вела нас своими запретными тропами, опьяняя ароматами можжевельника и мяты. Мы снимали одежду друг с друга, будто обнажая самые сокровенные тайны. И прекрасное белье было оценено по достоинству, а нож дроу — без надобности пока.
Устроившись на коленях мужа, я немного приподнялась, чтобы провести кончиками пальцев по шраму на его лице. Аларик замер под моими прикосновениями, демонстрируя свое доверие. Я прижалась к моему принцу так близко, как могла, еда ли не стирая кожу в мерцающую пыль, и искренне порадовалась, что он все же вернулся из плена.
Увлеченная новыми открытиями, я гладила его грудь, задевая темные твердые соски. Аларик тихо застонал, и я, ободренная такой реакцией, осмелилась коснуться его члена, уже возбужденного. Плоть оказалась удивительно бархатистой, с заметным рельефом вен.
Темный вздрогнул и что-то почти прорычал на своем родном языке. Его бедра между моих ног и шелк простыней под моей спиной.
Кожу вновь обожгли поцелуи. В тот первый раз я поняла, почему секс действительно таинство. Слияние, когда ты отдаешь и владеешь одновременно.
— Прости, наверное, будет немного больно.
Аларик входит в меня одним движением. Наши стоны становятся одним. Я выгибаюсь, желая принять своего мужчину глубже.
Поцелуй в висок, будто удар.
Этим соединением мы заявляем права друг на друга. Тени, туманные, зимние, с черничным соком в призрачных венах, молча наблюдают, как мы двигаемся в одном ритме.
Дышим в одном ритме.
Следы от ласк — на скулах, ключицах, бедрах. Клубничные, персиковые. Вскрики, вздохи — яблочно-сахарные. Кажется, я расцарапала его спину своего супруга.
Член Аларика во мне до основания. Он замирает, целуя мои глаза. Дроу вообще очень нежен со мной, как может быть нежен меч, испивший немало крови в битвах, случись ему резать хлеб для любимых рук.
Когда мы вдоволь насладились друг другом и уже лежали просто обнявшись и пили охлажденный апельсиновый сок, мой супруг сказал:
— А знаешь, оказывается, заниматься любовью, любить кого-то столь же захватывающе и прекрасно, как воевать.
Глава 9
Смотри.
Поле простирается дальше, нежели могут видеть глаза. Безветрие и безмолвие. Вокруг меня — деревья, совершенно невозможные, состоящие из костей и суставов. Белых, будто сахар, и потемневших, подобно ореховой нуге.
Скелеты, спокойно спящие, опираются о жуткие острые ветви. На потускневших шлемах и кирасах застыли охотники, и никогда уже не суждено им настигнуть тонконогого оленя, чьи рога покрыты лунным серебром.
А вот этот воин, что лежит передо мной, наверняка был очень храбр — и по сию пору пальцы его не выпускают рукояти тяжелого меча.
Вместо земли под ногами — синяя пыль, но я знаю, что это не пыль вовсе, а истлевшая плоть давно ушедших.
Мертвецы обычно внушают нам трепет и ужас. Но сейчас я ощущаю лишь скорбь.
Следы моих босых ног. Пустые глазницы, внимательно наблюдающие. Ждущие.
Духи вьются вокруг меня, кружат, целуя плечи и опутывая колени ледяными объятиями.
— Послушай меня… Я хочу рассказать…
— Послушай…
И я слушаю их истории. Что же еще остается.
— Я Таррин, вождь клана Красный клык. Силен я, и нет равного мне…
— Я Шаисса, из рода Серых даймонов. Хитра, жестока и равнодушна, будто ледяная вода…
— Я Ансельм Яростный, и нет никому спасения от моих острых когтей. Славные битвы украсили морду льва гордыми шрамами…
— Послушай…
— Послушай…
Я теряю счет времени. Пью чужую кровь, чужую боль — и чужие жизни. Их подвиги и их поражения.
Их десятки. Сотни. Возможно, десятки сотен. Некоторые уж почти полностью обратились в прах, иные же лишь немного тронуты тлением.
— Лидия, родная, вернись ко мне.
Голос Аларика — моя путеводная нить, и я не желаю противиться его просьбе. Сознание увлечено одной мыслью: я жива. Все те мертвецы обречены лишь вспоминать. А я — жива, и могу продолжать свой путь, используя выпавшие мне возможности. Родители рядом. И Аларик — вот он, и сердце его бьется гулко и медленно под моими прикосновениями.
Я медленно открываю глаза — и вижу своего супруга, который лежит рядом, совершенно обнаженный — смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к столь волнующему зрелищу? — и прижимает мое запястье к своим губам.
— Что это… за странный сон?
Дроу смотрит на меня, приподняв иронично бровь.
Разумеется, мне стоило бы догадаться.
— Я увидела тех, кого ты убивал?
Едва заметное движение век — и на мгновение ресницы закрывают от меня радужку, темно-вишневую сейчас.
А за окном погода просто пугающая. Кажется, я даже могу видеть измазанные клюквенным соком ладони, что бросают на стекло ледяное крошево.
— Я умею не только плести сети интриг. Для меня личный контакт с противником даже полезен — я могу забрать часть сил жертвы.
Личный контакт? Какая замечательная формулировка.
Дроу перевернулся так, что его голова оказалась на моих коленях, и закрыл глаза.
— Но потом, откровенно сказать, я чувствую себя так, будто кто-то раскроил мне топором череп. Энергии все же чужие, и переварить их не так легко.
Я молча глажу его волосы и думаю о том, легко ли это — убивать? Я ведь видела в воспоминаниях Аларика, что он сотворил с Кариззой — и не хотела признаться даже себе, какие чувства эта картина вызвала у меня на самом деле. Отторжение? Тошноту? Страх? Нет. Мне было жутко. Жутко любопытно видеть и такие проявления его натуры. Аларик стал еще притягательнее для меня. Значит ли это, что мои желания извращенны и порочны? Или это правильно — относиться спокойно к любым проявлениям мужской сути?