– Предоставление слова обвиняемому не противоречит нормам магического процессуального законодательства. Думаю, свидетеля Малфоя можно отпускать. Следующий…
Суд продолжался. Со стороны обвинения выступили Малфой-старший и некто Яксли. Последний живописал деятельность Снейпа в организации Упивающихся как второго человека после Волдеморта, обладающего почти такой же властью, как и покойный Лорд, и столь же опасного. По его показаниям вообще выходило, что Снейп метил на место Темного Лорда. Яксли с удовольствием «сдал» всю информацию о рейдах, в которых принимал участие Снейп за последние три года с момента возвращения Волдеморта, правда, так и не смог ответить, убил ли Снейп кого-нибудь во время этих карательных операций.
Малфой на вопрос, какова была деятельность обвиняемого в организации Волдеморта, напротив, отвечал, что Снейп занимался преимущественно зельями и шпионской деятельностью против Дамблдора. На вопрос о том, поручал ли Волдеморт Снейпу готовить пыточные зелья и яды, Малфой ответил, что об этом ему ничего не известно, так как Темный лорд не имел привычки делиться своими планами с кем-либо. Да и говорить о том, что он доверял хоть кому-то, в том числе и Снейпу, не приходится.
– Снейп был таким же членом организации, как и любой другой из нас, – закончил Малфой. – Темный лорд выделял его, как своего единственного шпиона в окружении Дамблдора, но не более того. – Снейп принимал участие в убийствах маглов и волшебников? – спросил Маккинон. – Я не видел, как он убивал, – уклончиво ответил Малфой.
Настроение зала Диане прочесть с точностью не удавалось. Судя по всему, ярых противников Снейпа было около половины всех присутствующих, многие из них имели вес в суде и в магическом мире – Фадж, Брэдли, председатель Попечительского совета Хогвартса МакДафф, Юстиниан Селвин – дальний родственник другого Селвина, сейчас дожидающегося суда в тюрьме. Часть судей вообще, кажется, не имели собственного мнения относительно Снейпа, а если и имели, предпочитали пока держать его при себе. Как, например, фон Лаубш. Диана сразу узнала «фон-барона», за которого ее школьная подруга Хильда все-таки рискнула выйти замуж. Фон Лаубш скромно сидел на самом верху, с интересом наблюдал за происходящим, но никак не обозначал своего отношения к Снейпу. Сочувствующие, если таковые и были, а также те, кто честно пытается разобраться во всем, тем более помалкивали.
– Подсудимый, вы готовили для Того-кого-нельзя-называть пыточные зелья и яды? – тем временем спросил Боунс. Интересно, что он ответит, подумала Диана. Она-то прекрасно знала, что Снейпу таки приходилось делать это, естественно, с одобрения Дамблдора. Отказ в этом случае был равнозначен провалу и смерти, а покойному директору любой ценой нужно было сохранить своего единственного агента в самом логове противника. – Готовил, – с усилием ответил Снейп, не глядя ни на кого.
Ответом ему был возмущенный ропот присутствующих. Дождавшись, когда он стихнет, Шеклболт спросил:
– Хотите сказать, что Альбус Дамблдор знал об этом? – Знал, – теперь взгляд Снейпа был направлен в лицо министра. – Более того, он сам в свое время советовал мне не отказываться от таких «поручений».
Шум на трибунах стал таким громким, что Шеклболт некоторое время даже не пытался его остановить или перекричать. В какофонии голосов можно было разобрать отдельные выкрики: «Это ложь! Дамблдор не мог на такое пойти!», «Хорошо клеветать на того, кто уже не сможет ответить!», «Доказательства!» и тому подобное. Наконец, Кингсли это надоело и он остервенело застучал молоточком по кафедре.
– Тишина! – густой бас министра моментально перекрыл немного стихший гвалт. – Подсудимый, вы понимаете, насколько провокационно ваше высказывание? – Зато правдиво, – Снейп впервые улыбнулся, насмешливо и горько. – Я же выпил Веритасерум перед началом суда, ваша честь. Так что соврать при всем желании не смогу.
Диана тоже усмехнулась. Несколько лет назад Снейп разработал своего рода «анти-Веритасерум», правда, кратковременного действия – всего на сутки. Но для доработки рецепта у него было достаточно времени, а в тонкости своих многочасовых «посиделок» в лаборатории он Диану не посвящал, да и она сама не стремилась узнать подробности. Так что он мог усовершенствовать собственное изобретение и создать зелье, делающее человека вообще невосприимчивым к Веритасеруму. Во всяком случае, в теории. А на практике…
Следующим свидетелем был вызван какой-то Морсби, брат одного из без вести пропавших во время правления Волдемортовой хунты. Следствию было известно, что Морсби-младший, сквиб, некоторое время действительно находился в подвале Малфой-мэнора, но затем бесследно исчез и даже тело его найдено не было (как, впрочем, и тела десятков других узников – Волдеморт не любил «похоронных церемоний» и предпочитал избавляться от тел так, чтобы от них вообще ничего не оставалось). Морсби утверждал, что в похищении его брата принимал участие Снейп, а Ярдли уцепился за возможность «повесить» на Снейпа еще и пытки, через которые, так или иначе, проходили все пленники Темного лорда. Несмотря на то, что прямых свидетельств участия Снейпа в подобных развлечениях не было, Морсби упрямо утверждал, что его брата убил именно Снейп. Северус признался, что участвовал в пленении Морсби, но свою причастность к его пыткам и смерти отрицал категорически. Если не считать его реплики насчет Веритасерума, реагировал Снейп на расспросы судей довольно безучастно, словно не веря в то, что ему кто-нибудь поверит.
Последним выступал Саймон Сент-Пол, отец повесившейся студентки-хаффлпаффки. Диана не могла с точностью утверждать, было ли скорбное, глубоко несчастное выражение его лица искренним – впечатление портило то, что Сент-Пол то и дело оглядывался в сторону Ярдли, словно хотел по его реакции удостовериться, что все делает правильно. Он поведал суду историю о том, как директор Снейп довел его дочь до самоубийства своими издевательствами. В чем именно эти «издевательства» заключались, опять же точных данных не было, достаточно того, что во время директорства Снейпа от методов «воспитания» семейки Кэрроу пострадало немало студентов, особенно с Гриффиндора и Хаффлпаффа. Многие, не выдержав обстановки в школе, настояли на том, чтобы после Рождества не возвращаться в Хогвартс, и продолжали обучение на дому или в других магических школах Европы. В любом случае, история с повесившейся девушкой должна была послужить очередным гвоздем в крышку гроба Снейпа.
– Я не знаю, господа судьи, что конкретно толкнуло мою дочь к самоубийству, – чуть дрожащим от сдерживаемых эмоций голосом закончил Сент-Пол свою обвинительную речь, – точнее – я боюсь даже думать о том, что там могло произойти между нею и этим… подонком. Моя дочь не оставила записки перед смертью. Но я уверен, и многие студенты готовы подтвердить, что именно Снейп виновен в том, что моя дочь больше не захотела жить. – Вранье! – ломающийся басок с трибуны для зрителей мог принадлежать только Лонгботтому. Красный, как рак, парень поднялся со скамьи, одновременно выдергивая рукав мантии из цепких пальцев своей бабушки. – Господин председатель Визенгамота, я прошу слова! Все было не совсем так!
Кингсли скривился, точно от зубной боли, но кивнул:
– Представьтесь, пожалуйста.
Неуклюже переваливаясь на длинных ногах и сутулясь, Лонгботтом спустился в зал. Новенькая мантия сидела на нем нелепо – как на огородном пугале, но зато на черном сукне гордо поблескивал орден Мерлина, судя по размеру – второй степени.
– А ему-то за что? – пихнула Диана Поттера в бок. – За Нагайну, – пояснил тот, довольной улыбкой встречая своего однокашника.
Лонгботтом поравнялся с креслом, в котором сидел Снейп, и опасливо покосился в его сторону, но Снейп на его появление никак не отреагировал. Откашлявшись, Невилл начал:
– Я – Невилл Лонгботтом, студент школы чародейства и волшебства Хогвартс. Я учился в тот год, когда профессор Снейп был у нас директором… – Насколько нам известно, седьмой курс вы так и не закончили, – перебил его Боунс. – Не закончил, – согласился Лонгботтом, – но к делу это отношения не имеет. Когда произошло несчастье с Кристин, я еще учился там. -Так что вы хотели поведать суду? – перебил его Боунс. – Если можно – побольше фактов.