— Она была мечтательницей. Добрая, но мягкая. Она предпочла бы сбежать в мир, о котором мечтала, чем сражаться за этот. — Затем он вздрогнул, как бы обидевшись от ее имени на резкость собственных слов. — Все не так просто. Но в конце концов, она умерла на обломках его мира вместе с ним. Я выбрался, а она нет.
— Ты когда-нибудь возвращался, чтобы найти свою жену? Своего ребенка?
Он провел рукой по шраму на скуле. Перевернутая буква V.
— Я пытался. Все прошло не очень хорошо. Семьдесят лет — долгий срок. Я не считал себя вампиром, но я больше не был человеком.
Мне не нравилось это знакомое чувство. У меня была человеческая кровь и сердце вампира. У него было человеческое сердце и кровь вампира. Мир не оставлял места ни для того, ни для другого.
— Я долгое время провел в странствиях. Когда я был человеком, я стал стражником, чтобы увидеть мир. Это и… ну, посмотри на меня. — Он жестом показал на себя с полуулыбкой. — А что еще мне было делать с собой? Я мог выбирать между кузнецом и солдатом, и только один из них не требовал, чтобы я целый день смотрел на лошадиные задницы.
— Ты мог бы стать поваром, — возразила я, и когда он рассмеялся — настоящим смехом, — от этого звука у меня что-то екнуло в груди.
— Может, и стоило бы. Просто потратил бы всю свою жизнь на то, чтобы обзавестись простой, счастливой женой и завести простую, счастливую семью, и потом я бы долго лежал в земле, получая гораздо больше отдыха, чем сейчас.
Это действительно казалось милым.
— Но по правде говоря, я даже не имел возможности много путешествовать, когда был человеком, — продолжил он. — Поэтому, когда я стал свободным, я побывал везде. Весь Дом Ночи. Все острова. Дом Тени, Дом Крови…
Дом крови? Никто не ходил в Дом крови.
— Это было примерно так болезненно, как ты и ожидала, — сказал он, глядя на мои поднятые брови. — Я даже путешествовал по человеческим землям. Понял, что могу пройти, если буду осторожен. Но… через некоторое время, думаю, я понял, что бегу. Они были со мной везде. Он напоминал мне обо всем, что есть в этом мире. Она напоминала мне обо всем хорошем, от чего я отказался. А потом, когда я вернулся в Обитрэйс, я нашел Мише.
Эти слова имели гораздо больший вес теперь, когда я поняла его историю.
— Ох.
— Мише напоминала мне о ней, в некотором смысле. О хорошем и о плохом. Они обе видели столько красоты в мире. Но у них также была эта… эта гребаная наивность. Умышленное незнание того, что нужно для того, чтобы создать такую реальность.
Он сделал паузу для долгого размышления.
— Эти семьдесят лет с ним были… ужасными. Но я встретил много хороших людей, которые тоже страдали. Людей, о которых Нессанин пыталась заботиться, даже когда тонула. Вампиры ришанцы, которые сейчас оказались в еще большей ловушке, чем когда-либо. И я должен был бороться за них, когда все рухнуло, но я не стал. Я не знал, как, или, может быть, знал и жалел, что не сделал.
Я с новым ужасом подумала о сотнях крыльев, приколотых к стене. Подумала о пепле Салины.
— Так ты оказался здесь.
— Я долгое время не считал эти обязанности своими. Мише была с этим не согласна. Она заставила меня. Вступила в Кеджари первой. Знала, что я не позволю ей сделать это в одиночку.
Мои брови вскинулись. Войти в Кеджари только для того, чтобы заставить его сделать это… назвать это экстремальным было бы преуменьшением. Она вполне могла пожертвовать своей жизнью.
Должно быть, я скорчила гримасу, потому что Райн издал мрачный, лишенный юмора смешок.
— Я был готов сам убить ее на хрен. Это самое глупое, что она могла сделать. И помяни мое слово, я бы нашел способ вытащить ее. Так или иначе. — Его лицо смягчилось. — Но это Мише. Чертовски импульсивная. Но всегда, всегда с добрыми намерениями. Больше, чем она имеет на это право, после всего, что она видела. Иногда по глупости. Я люблю Мише как сестру, но… я беспокоюсь о ней. Мир — это не цветы и солнечный свет. Она не понимает…
— Что нужно бороться достаточно сильно, чтобы оставить след, — закончила я. — Чтобы его было сложно стереть.
Его глаза посмотрели на меня. Их знакомые очертания, как у зеркала, поразили меня до глубины души.
— Именно.
Мир не был простым и понятным. Добро никогда не было чистым и простым.
Когда я впервые встретила Райна, я думала, что мы никогда не поймем друг друга. Но сейчас, впервые, я почувствовала, что кто-то действительно видит меня, видит мир так же, как я.
Я ощущала тепло его кожи под своей ладонью, биение его сердца. Если бы я хотела убить его, мне нужно было бы воткнуть свой клинок прямо сюда. Заменить эту ласку ударом.