О, эти безумные поиски! О, эта непрестанная погоня! О, этот необузданный восторг!
* * *
Дойдя до этого места, некий предубеждённый издатель заявил мне, что я иду по ложному пути. Он утверждает: если автор хочет привлечь внимание своих читателей, то должен начать со сцены насилия и /или страсти.
– Я упомянула… ммм… необузданный восторг, – сказала я.
Редактор любезно улыбнулся мне.
– Поэзия, да? Мы не можем позволить себе поэзии, миссис Эмерсон. Она замедляет повествование и смущает Заурядного Читателя. (Это таинственное существо всегда упоминается предубеждёнными издателями со смесью снисходительности и суеверного благоговения; отсюда и мои заглавные буквы.)
– Нам нужна кровь, – продолжал он с нараставшим энтузиазмом. – Реки крови! Вы справитесь с лёгкостью, миссис Эмерсон. Ведь вам множество раз приходилось сталкиваться с убийцами!
Я не впервые просматривала свои дневники и путевые записи, намереваясь опубликовать их, но никогда раньше не заходила так далеко, чтобы общаться с редактором, или как там ещё эти особы называются. Пришлось объяснить: если бы взгляды моего собеседника отражали мнение всей издательской отрасли, то этой отрасли пришлось бы прозябать без Амелии П. Эмерсон. Как я презираю характерные для современных литературных произведений дрянные трюки, цель которых – максимально шокировать читателя! Как опустилось благородное искусство литературы за последние годы! Вместо изящного, упорядоченного, неторопливого изложения внимание читателя привлекают изображением самых ничтожных и наиболее мерзких человеческих инстинктов.
Издатель удалился, качая головой и что-то бормоча об убийстве. Мне было жаль разочаровывать его, ибо он был достаточно приятным человеком – для американца. Я надеюсь, что это замечание не обрушит на меня обвинения в шовинизме: у американцев много замечательных черт характера, но литературный вкус к ним не относится и попадается довольно редко. Если мне снова придётся пройти через эту процедуру, я буду советоваться с британским издателем.
* * *
Думаю, я могла бы объяснить наивному издателю, что есть кое-что похуже убийств. Я научилась достаточно спокойно относиться к мертвецам, но прошлой зимой мне пришлось пережить худшие моменты всей моей жизни, когда я проползала на четвереньках через неописуемые горы мусора к тому месту, где я надеялась – и боялась – найти того, кто был для меня дороже самой жизни. Он пропал без вести почти неделю назад, и я не могла поверить, что какая бы то ни было тюрьма в состоянии так долго удерживать мужчину, обладающего подобными разумом и силой, если только... Мысли о тех ужасах, которые могли произойти, причиняли невероятные страдания. Душевные муки намного превосходили физическую боль от сбитых коленей и расцарапанных ладоней и полностью подавляли страх перед окружавшими нас врагами. Разбухшее солнце низко клонилось к западу. Заросли сорняков отбрасывали тени на траву, касаясь стен строения, к которому мы направлялись. Это было небольшое низкое здание из грязного кирпича, казалось, угрюмо сидевшее на корточках в усыпанной мусором яме. В двух стенах, обращённых ко мне, не было ни окон, ни дверей. Редкий садист согласится держать собаку в таком питомнике...
С трудом сглотнув, я повернулась к моему верному реису Абдулле[2], следовавшему за мной по пятам. Он предостерегающе покачал головой и приложил палец к губам. Затем показал жестом, что следует подняться на крышу. Он подсадил меня, а затем последовал за мной.
2
Реис – здесь: начальник. Абдулла – глава рода, житель деревни Азийех. Именно в этой деревне Эмерсон и Пибоди нанимают рабочих для своих раскопок. Как сам Абдулла, так и его многочисленные родственники охотно принимают в этом участие. Чета Эмерсонов считает Абдуллу одним из своих лучших друзей.