Единственными, кто знал подлинную историю Нефрет, были младший брат Эмерсона Уолтер и его жена, моя дорогая подруга Эвелина. Было бы невозможно скрыть от них правду, даже если у нас не имелось полной уверенности в их осмотрительности. И я действительно рассчитывала на то, что Эвелина посоветует мне, как заботиться о молодой женщине и воспитывать её. У самой Эвелины был значительный опыт: мать шестерых детей, в том числе трёх девочек, обладала самым добрым сердцем в мире.
Я хорошо помню тот прекрасный июньский день, когда мы, четверо взрослых, сидели на террасе в Амарна-Хаусе, наблюдая за детьми, игравшими на лужайке. Великий Констебль[20] мог передать идиллическую красоту пейзажа – синего неба и снежно-белых облаков, изумрудной травы и величественных деревьев – но таланты совсем другого живописца понадобились бы, чтобы запечатлеть смеющихся детей, украшавших сцену, будто живые цветы. Солнечный свет превращал их кудри в яркое золото и ласково играл на розовых и пухлых личиках, дышавших здоровьем. Моя тёзка, маленькая Амелия, с материнской заботой следила за ковыляющими шажками своей годовалой сестры. Рэдди, старший из выводка Эвелины, чьи черты были юношеской версией нежного отцовского лица, пытался сдержать буйство близнецов, швырявших мяч туда и сюда. Образ невинного молодого человека, благословлённого здоровьем, удачей и трогательной любовью, навсегда сохранится в моём сердце.
Но, похоже, только мой взгляд был сосредоточен на племянницах и племянниках. Даже их мать, чей младший ребёнок лежал на груди, смотрела в другом направлении.
Нефрет сидела отдельно, под одним из могучих дубов, скрестив ноги. Босые ступни выглядывали из-под края платья – одной из привычных нубийских одежд, в которые я её облачала за неимением чего-то лучшего, пока мы работали в Напате. Цвета напоминали раскраску попугая – кричаще-зелёный с большими алыми, горчично-жёлтыми и бирюзово-синими пятнами. На плече лежала коса из золотых волос, и девушка поддразнивала её кончиком котёнка, устроившегося на коленях. Рамзес, неизбежная тень Нефрет, присел на корточки рядом. Время от времени Нефрет поднимала глаза и, улыбаясь, наблюдала за детской игрой, но застывший тёмный взгляд Рамзеса не отрывался от лица девушки.
Уолтер поставил чашку и потянулся за записной книжкой, с которой не расстался даже по такому поводу. Перелистывая страницы, он заметил:
– По-моему, теперь я вижу, как развивалась функция неопределённой формы глагола. Я хотел бы спросить Нефрет...
– Оставь девочку в покое. – Эвелина прервала мужа таким резким тоном, что я обернулась и изумлённо воззрилась на неё. Эвелина в жизни не позволяла себе подобного, а тем более – по отношению к мужу, к которому она, по-моему, относилась со слепым обожанием.
Уолтер выглядел ошеломлённым.
– Дорогая, я только хочу...
– Мы знаем, что ты хочешь, – рассмеялся Эмерсон. – Добиться известности и почитания, как человек, расшифровавший древний мероитический. Общения с живым носителем этого якобы мёртвого языка достаточно, чтобы свести с ума любого учёного.
– Она является Розеттским камнем[21] в человеческом облике, – пробормотал Уолтер. – Конечно, язык изменился почти до неузнаваемости за тысячи лет, но для опытного учёного она может стать…
– Она не камень, – отрезала Эвелина. – Она – молодая девушка.
Снова перебила! Неслыханно! Эмерсон с удивлением и восхищением уставился на Эвелину, которую всегда считал безвольной и мягкой. Уолтер сглотнул, а затем смиренно произнёс:
– Ты совершенно права, моя дорогая Эвелина. За все сокровища мира я не хотел бы...
– Тогда уходите, – вновь прервала его жена, – убирайтесь в библиотеку, вы, оба, и погрузитесь в море мёртвых языков и пыльных книг. Это всё, что вас волнует, мужчины!
– Пойдём, Уолтер, – поднялся Эмерсон. – Мы опозорены и должны воздержаться от попыток самозащиты. Женщина, убеждённая в своей правоте…
Я швырнула в него булочкой. Он аккуратно поймал её на лету, усмехнулся и удалился, неохотно сопровождаемый Уолтером.
– Прости, Амелия, – сказала Эвелина. – Если я испортила Рэдклиффу настроение...
– Глупости, твоя критика гораздо мягче того, что он привык выслушивать от меня. Что касается плохого настроения – ты когда-нибудь видела его более довольным собой, более чертовски самодовольным, более раздражающе добродушным?
– Большинству женщин совсем не пришло бы в голову жаловаться на это, – улыбнулась Эвелина.
20
Джон Констебль (Констэбл) (1776 – 1837 гг.) – английский художник-романтик. Наибольшую известность ему принесли пейзажи, в частности с видами окрестностей Саффолка, откуда художник был родом.
21
Розеттский камень – плита из гранодиорита, найденная в 1799 году в Египте возле небольшого города Розетта, недалеко от Александрии, с выбитыми на ней тремя идентичными по смыслу текстами, в том числе двумя на древнеегипетском языке – начертанными древнеегипетскими иероглифами и египетским демотическим письмом, которое представляет собой сокращённую скоропись эпохи позднего Египта, и одной на древнегреческом языке. Древнегреческий был хорошо известен лингвистам, и сопоставление трёх текстов послужило отправной точкой для расшифровки египетских иероглифов. С 1802 года Розеттский камень хранится в Британском музее.