— Где будешь ты?
— Пойду копаться в прошлом парня по имени Базиль Левит. Пат вернулся ни с чем. Они по-прежнему ищут, но у Левита не было конторы и не было бумаг. Все, что он знал, было под его шляпой. Но он точно на кого-то работал. Он пришел за тобой и крошкой, и четыре дня наблюдал за вами. Я не знаю, что тут происходит, но это единственные зацепки, которые у нас есть.
— И еще Сью.
— Она пока ничего не сказала.
— Ты веришь, что отец хотел ее убить?
— Нет.
— Почему?
— Это не логично. Она просто истеричка, и пока что-нибудь не прояснится, я не стану слушать ее детский бред.
— Двое мертвых — это не бред ребенка.
— Есть еще кое-что помимо этого. Дай я сам это разберу, о'кей?
— Конечно. Ты всегда все делал сам, правда?
— Конечно.
— И поэтому я люблю тебя?
— Конечно.
— А ты любишь меня?
— Конечно.
Я дотронулся до ее колена. Оно было мягким и теплым, как всегда, и под моей рукой оно словно замерло от неожиданной ласки.
Она все продумала, пока мы ехали, и помахала мне рукой, когда я высадил ее за городом. Теперь я чувствовал себя спокойнее. Все теперь стало на свои места и больше не было той зияющей пропасти, за которой была она. Она была рядом, ближе, чем всегда, по-прежнему с пистолетом на поясе и готовая на все.
Поездка к Левиту была простым любопытством. Комната как комната и ничего больше. Квартирная хозяйка сказала, что он снимал ее шесть месяцев и никогда не причинял беспокойства, платил регулярно, и что больше она не желает беседовать с полицией. Соседи не знали о нем ничего и не желали знать. Владелец местной пивнушки никогда не видел его и не собирался на эту тему распространяться.
Но в комнате у Левита все пепельницы были забиты окурками и в сигаретницу были натолканы картонки из-под сигарет, а все, кто много курит, должны где-то покупать курево.
Базиль покупал сигареты за два квартала. И бумагу — тоже.
Владелица лавки его хорошо запомнила и стала распространяться на эту тему.
— Знаю я его. Я уже беспокоилась, что полиция никогда не возьмет его на мушку. Я все ждала, что они нагрянут за ним. Послушай, а ведь я знаю и тебя. Откуда ты, сынок?
— Из пригорода.
Ты знаешь, что произошло?
— Пока нет.
— А… Тогда чего же ты хочешь от меня?
— Просто хочу поговорить, мать.
— Спрашивай.
— А вдруг вы не ответите? А вдруг вы захотите третью часть золота, а? Ведь у вас прелестная улыбка!
Она погрозила мне пальцем.
— Ну уж, глупости. Кому теперь нужны старухи?
— Обожаю старух.
— Похоже на то. Ну, в чем дело, сынок?
— Друзья у него…
Она покачала головой.
— Нет. Но он звонил по телефону. Очень уж был торопливый… никогда не закрывал дверь в будку. — Она кивнула на телефон у себя за спиной.
— Вы слышали?
— Почему нет? Я слишком стара для забав и мне нравится слушать, как целуются голубки.
— А что, интересно?
Она понимающе улыбнулась и открыла бутылку колы.
— Никогда он не мурлыкал. Всегда о деньгах, и огромных.
— Дальше, мать.
— Он много чего болтал. Пять Джейс — было последнее. Как будто он спорил и делал ставки. Он что, поставил?
— Он поставил на свою шкуру и проиграл. А теперь дальше, мать.
Она пожала плечами.
— Последний раз он был просто сумасшедший. Говорил, что дело затягивается и просил увеличить ставки. Не думаю, чтобы он их получил.
— Имена?
— Нет. И никогда не звонил в частные дома или квартиры.
Но он всегда так громко говорил, словно там был ужасный шум. Поэтому я его и слышала.
— Из вас, мать, получится неплохой полицейский.
— Я тут давно, сынок. Что тебе еще нужно? Один раз он принес сверток. Завернут в коричневую бумагу. Это был пистолет с рифленой рукояткой и, видно, пристрелянный.
— Роскошно. Откуда вы знаете?
— Просто. Пистолет звякнул, когда он опустил его вниз. И пахнуло ружейным маслом. Мой старик разбирался в таких вещах, прежде, чем его пришили. Я вдоволь нанюхалась этой гадости.
Я повернулся, чтобы уйти, но она окликнула меня:
— Эй, сынок!
— Что?
— Ты и впрямь любишь старух? Я улыбнулся.
— Только тогда, когда это необходимо.
Я вошел в ту самую комнату, куда приходил за Велдой и осмотрелся. Потом подошел к окну. Проще простого было выяснить комнаты в доме через дорогу, откуда просматривалась эта комнатушка. Десять долларов старому толстяку-швейцару — и у меня был ключ. А когда я открыл дверь, то он там лежал, дожидаясь. Пистолет был с оптическим прицелом и рифленой рукояткой. Мишень — то окно, из которого я высовывался несколько минут тому назад. Еще там были две пустые пачки из-под сигарет, жестянка томатного сока, полная окурков и сгоревших спичек, и груда огрызков бутербродов.