Леварт как-то присел возле сержанта Гущина, надзирающего за земляными работами. Разговор не получался. Гущин был не словоохотлив и явно угнетен.
— Докладываю, — наконец выдавил он из себя, получив прямой вопрос и джойнт[72] в придачу, — что какой-то месяц мне до дембеля остался. Считаю дни. И чем больше дней проходит, тем, как ни странно, больше начинаю бояться… Хотелось бы, прапорщик, живым вернуться. Пускай в инвалидной коляске, на колесах… Но живым. Извините. Разговорился я.
— Ничего, сержант. Ничего.
Шестого июня на заставу прибыла мощная бронегруппа. Пять БМП и пять танков Т-62, серые от покрывавшей их пыли, зловещие и плоские, как скорпионы. Боевые машины с марша заняли позицию на дороге, возле калитки. И стояли как мертвые, а танкисты игнорировали солдат с «Соловья», пытающихся завести разговор. Даже Бармалей, которому стуком по броне удалось вызвать из танка капитана в шлемофоне, ничего не узнал. Капитан быстро отделался от него и закрыл люк.
Вскоре после этого заревели двигатели, а из-за гор, как коршуны, показались три штурмовых Ми-24. Вслед за ними вылетел небольшой Ми-9, а за ним две «Пчелки», вертолеты Ми-8. Взбивая тучи пыли, все они сели на «взлетке» в двухстах метрах от «Муромца». С бортов спрыгнули солдаты в пятнистых комбинезонах.
— Спецназ, — без труда угадал Бармалей.
— А с ними Савельев, — не ошибся и Якорь. — Этот чертов хромой. Ну и знакомства он должен иметь, если его до сих пор с этой хромой ногой из армии в отставку не погнали! Представляете себе, уже второй срок в Афгане ковыляет. А сейчас сюда к нам черт его принес. Интересно, зачем? Кто-нибудь догадывается?
Леварт догадывался. Но в этом не признался.
Майор ничем не выделялся среди спецназовцев. Как все остальные, он был одет в маскировочный комбинезон, который все называли комбезом, и берет, который называли «балахоном». Как обычно, в поле он носил свой «стечкин», который по-ковбойски болтался на ремне, и ночной бинокль БН-2.
— Я приехал к тебе специально, — начал он безо всяких вступлений, как только Леварт предстал перед его глазами. — У меня для тебя две новости, хорошая и плохая. С какой начать?
Леварт легко пожал плечами. Он слишком хорошо знал кагэбистов и их шутки, чтобы спешить с ответом. Савельев внимательно присматривался к нему.
— Не можешь решиться, — с пониманием сказал он. — Боишься плохой. Или ты вообще не интересуешься новостями. Предпочитаешь удобства и комфорт невежества. Этому последнему мне будет трудно поверить.
— Почему? — снова пожал плечами Леварт. — Невежество — это сила.
— Свобода — это рабство, а война — это мир, — закончил после недолгого молчания майор. — Любишь цитаты? Уважаю. Выбор источников, однако, не одобряю. Чтение Джорджа Оруэлла в нашей стране не поощряется, хотя в настоящее время мыслепреступлением не считается. Но хватит об этом, у меня нет времени на литературные диспуты. Раз уж ты отнекиваешься, я сам выберу очередность новостей. Начну с плохой. Твой друг, тот сержант, Харитонов, Валентин, дай бог памяти, Трофимович, погиб в бою. Под Мохаммад Агой. Почти две недели тому.
— Как? — спросил после недолгого молчания Леварт.
— А я откуда знаю? Погиб и все. Смертью храбрых, разумеется. Ну а сейчас хорошая новость. Относительно дела об убийстве старлея Кириленко. Ты сух и чист. Следствие выявило, что стрелял рядовой Иван Милюкин. Дело закрыто. Ты за проявленное на заставе «Нева» мужество во время боя награжден медалью «За боевые заслуги». Пришпилят ее тебе, как только канцелярия управится с бумажной работой. А выпить с товарищами можешь уже сегодня.
— На заставе «Нева», — Леварт прочистил горло, — ничего я не проявил. Мужества в особенности. И ничего не заслужил.
— Какая скромность! К счастью, не ты решаешь. Награды присуждает командование, а командование не ошибается. За мужество награждает мужественных, за заслуги — заслуженных. И наоборот. Бывай, мужественный и заслуженный поляк. Я спешу, вместе с бронегруппой летим на задание. Вот только еще…