Впервые он с полной серьезностью отнесся к ее интересу к черной магии.
До этого она представлялась ему жестокой, крайне неприятной женщиной с постоянным стремлением причинять кому-то страдания. Теперь, после слов Офелии, он начал верить в то, что на самом деле все гораздо серьезнее. Благодаря тому, что он узнал и испытал, будучи в Индии, он не смеялся над разговорами о магии, как многие из его современников.
Он видел, как факиры производят сверхъестественные действия, необъяснимые гипнозом или доверчивостью зрителей. В отличие от многих других англичан, его всегда очень интересовали индусы, и этот интерес открывал для него многие двери, закрытые для других белых людей. Он был даже удостоен привилегии встретиться с садху, которые, похоже, действительно были святыми, как верили их последователи.
Вернувшись в Англию, граф утратил интерес к оккультным наукам, но теперь все прочитанное или открытое для себя когда-то раньше снова возникло в его сознании, и он понял, что если Цирцея действительно практикует черную магию, то ее возможности гораздо более опасны, чем в то мог бы поверить незнакомый с этими делами человек.
Проще всего было бы посмеяться над фантазиями больной девочки и решить, что мачеха терроризировала ее до такой степени, что при одной мысли о ней начинает мерещиться ее лицо в темноте.
Неприятное ощущение подсказывало графу, что за этим кроется что-то большое. Что-то такое, чего он не мог объяснить, но и не мог отбросить, как невозможное.
Добравшись до замка, он прежде всего направился к ветеринару взглянуть, как чувствует себя Пират. Как и Офелия, спаниель выглядел совершенно иначе, чем раньше, и лапа – к счастью, это был всего-навсего простой перелом – была почти вылечена, как сказала ему миссис Хендерсон. Пират сильно потолстел и был гораздо спокойнее, но, когда граф предположил, что его уже можно отвезти к Офелии, миссис Хендерсон попросила оставить собаку еще на недельку.
Граф согласился и отправился в замок, чтобы найти образ, обещанный Офелии.
Его подарила ему маркиза де Вальмон после того, как он привез из Франции ее, ее мужа и их детей, переодев их так искусно, что хотя они пережили приключения, при рассказах о которых у слушателей волосы вставали дыбом, но все равно никто по дороге и не заподозрил, что их имена включены в списки лиц, которых должны отправить на гильотину.
Граф вспомнил ужасное путешествие на маленькой рыбацкой лодке. Разыгрался такой шторм, что до самого последнего момента они не были уверены, что доберутся до берега живыми. Но в конце концов они достигли Англии, и когда два дня спустя он посетил мадам де Вальмон в Лондоне, она подарила ему этот образ, растрогав подарком.
– Этот образ, – сказала она, – хранился в нашем роду сотни лет. Считается, что в него вделан маленький кусочек покрывала святой Вероники, которая, как вы помните, вытерла лоб Христу, когда он шел на Голгофу. – Она улыбнулась ему очаровательной улыбкой и добавила: – Может быть, это и не так, но вместе с тем вера всех тех, кто молился этому маленькому образу, несколько веков стоявшему в капелле замка моего отца, эта вера действительно могла творить чудеса, и ему приписываются многие чудеса.
– Но я не могу взять у вас такую реликвию, – сказал граф.
– Это самая драгоценная вещь из всего, что у меня есть, – ответила маркиза, – если не считать моего мужа и детей. И поскольку вы подарили мне их, то я могу только просить вас принять этот подарок. Он – от чистого сердца.
Граф почувствовал, что не может отказаться, но поскольку он остался в близкой дружбе с Вальмонами, то всегда считал, что когда-нибудь вернет этот маленький образок, размером не больше миниатюры, их детям.
Теперь, когда он взял в руки золотую рамку с тонкой резьбой и всмотрелся в лицо святой Вероники, написанное каким-то большим мастером, и на маленький кусочек настоящей ткани, которую она держала в своих руках, то подумал: это поможет Офелии.
И его самого удивила уверенность, что это возможно. Он подумал, слегка усмехнувшись над собой, что Офелия не только вторглась в его жизнь, но и каким-то странным образом изменила его взгляды на многое.
Месяц назад его смутила бы сама мысль о том, что он со священным трепетом станет сражаться с силами зла. Однако именно это он делал сейчас с убежденностью, доходящей до веры, какую в себе и не подозревал.
Ему стало слегка неловко от собственных мыслей, и, завернув образ в тонкий льняной платок, он положил его в карман. Затем он посетил нового управляющего и узнал, что изменилось в поместье с уходом Аслетта.
– Боюсь, милорд, – сказал мистер Воган, – что в хозяйственных отчетах многое не сходится. Каждый день я обнаруживаю новые пути, которыми деньги незаконным образом уходили из поместья.
– Прежде всего позаботьтесь о людях, которые пострадали от этого, – приказал граф. – Все арендаторы сейчас довольны?
– Благодаря вашей щедрости они счастливы, милорд, – ответил мистер Воган. – Но есть некоторые изменения по части строений, которые я хотел бы предпринять, и я хотел бы обсудить их с вашей светлостью.
– Я постараюсь еще раз приехать на той неделе, – пообещал граф, – и мы с вами обсудим все детали.
– Я вам очень благодарен, милорд.
Мистер Воган говорил со своим хозяином, словно тот собирался сделать ему подарок. Графу очень нравился энтузиазм этого человека, которого взял на службу. Он был моложе и менее опытен, чем того можно было бы ожидать от управляющего таким огромным хозяйством, но Вогана ему рекомендовал майор Мазгров. Он был еще одним солдатом, отправленным в отставку неблагодарным правительством, демонстрировавшим глухоту к грохоту военных приготовлений на другой стороне Ла-Манша.
Граф отправился назад в деревню, но, когда зашел в домик, Нэнни сказала:
– Я отправила мисс Офелию в постель, милорд. Для первого раза с нее достаточно, хотя она и сопротивлялась и непременно хотела дождаться вашего возвращения.
– Надеюсь, вы все-таки позволите мне ее повидать, Нэнни, – сказал граф, и улыбка мелькнула в его глазах.
– Вы не хуже меня знаете, милорд, что миледи, ваша мать, не одобрила бы, что вы собираетесь подняться наверх.
– Миледи, моя мать, к счастью, здесь отсутствует и не сможет нас в чем-то упрекнуть, – ответил граф. – Поэтому вы должны закрыть глаза на мое поведение, нарушающее некоторые условности.
– Мне и так часто приходится это делать, – сухо сказала Нэнни.
– И вам придется продолжать это делать, – с улыбкой сказал граф. – Кстати, вы действительно хорошо поработали над мисс Офелией. Невозможно поверить, что это та же самая девушка.
– Конечно, ей гораздо лучше, она поправляется телом и душой, – ответила Нэнни. – В жизни не встречала более милой, симпатичной и доброй молодой девушки. Не знаю, кто обращался с ней таким образом, но для этого нужно быть самим дьяволом, не могу найти другого слова.
– Вы попали в точку! – воскликнул граф. – Ее светлость – это именно дьявол.
Поднимаясь по лестнице, он подумал, что Эмили наверняка рассказала Нэнни про Цирцею во всех подробностях, поэтому было бы бессмысленно скрывать от нее, что это мачеха Офелии обращалась с ней так зверски.
Он вошел в маленькую спальню, и Офелия слегка вскрикнула от радости:
– Как я рада, что вы ко мне зашли, – воскликнула она. – Нэнни настояла на том, чтобы уложить меня в постель, но я боялась, что вы вернетесь в Лондон, не попрощавшись со мной.
– Я обещал вам кое-что принести, – ответил граф, – и вы должны бы уже понимать, что я не нарушаю обещаний.
Она улыбнулась ему глазами, глядя с волнением на образок, который он достал из кармана. Развернув платок, она рассматривала его минуту или две и потом сказала:
– Мне кажется, что это святая Вероника.