— А не рано ли он выскочил из постели? — сонно почёсываю я затёкшую шею.
Девушка раскланивается и молчаливо уходит, тараторя извинения. Вскоре она возвращается с тремя другими. Одна из них — та, что посмелее — предлагает мне принять ванную, и я с радостью соглашаюсь. До этого приходилось обходиться вёдрами с чуть тёплой водой и странным травяным мылом, от чего мои волосы превратились в мочалку.
Как же я скучаю по Чикаго с его водопроводом!
Передо мной распахивают дверь, и из купальни вырываются клубы пара. Я прикрываю от удовольствия веки и вдыхаю аромат шалфея и розы. Каменная ванная в центре уже пышет жаром, а из крохотного запотевшего окна проглядывает лениво утро. Чтобы служанки не стояли над душой, приходится их практически вытолкать.
После банных процедур я чувствую, как постепенно оживаю: спина не так ноет, дурные воспоминания испаряются вместе с каплями влаги с моей кожи, а желудок напоминает о себе урчанием.
Когда я спускаюсь часом позже, дворец будто дышит: где-то из дальней части доносятся голоса и детских смех, комнаты заполняются запахом свежего хлеба с кухни, слуги носятся по коридорам, время от времени сталкиваясь между собой.
— Что-то случилось? — останавливаю я одну из фэйри с распахнутыми как у куклы глазами.
— Принц Тео жив! — Её щёки покрываются румянцем, и во мне загорается непрошенная ревность, которую я тут же раздражительно смахиваю. — Готовится празднование.
Я бегло киваю, и девушка убегает с подносом прочь.
Конечно, жив. А кто, по-вашему, его притащил на себе?
Перед завтраком я заглядываю к вымотанной заботой о принце Гаре, и та рассказывает, почему королева Нэд, моя приёмная мама, покинула дворец:
— Если бы она осталась, развязалось бы кровопролитие. — Она переливает зеленоватую жижу из одной склянки в другую и добавляет какие-то новые ингредиенты наощупь, пока Мати увлечённо вычищает перья. — И если бы кто-то узнал о видении, случилось бы непоправимое с одним из братьев.
— И вы не знаете, что именно бы произошло, — интересуюсь я, теребя подлокотник софы.
— Это закрытая для меня глава.
— А вы не боитесь рассказывать об этом сейчас?
— У любого видения есть порог. — Гара перетирает в ступке фиолетовые ягоды и принюхивается к кашице. — Сегодня ночью я ощутила, что мы прошли его. Спасением ли Тео или раскрытием Далилы… Не знаю. Волноваться не о чем. По крайней мере, пока. — Она подзывает Шай: — Подойди, дитя.
Принцесса неохотно встаёт и плетётся помогать в приготовлении лекарства для Тео. Звенят и бренчат склянки. Тлеет горелка. И пахнет как в индийской лавке в паре кварталов от моего дома.
Провидица периодически бурчит о никудышных знаниях принцессы и причитает:
— Я же попросила корень болотного пятилистника, а ты мне даёшь солнцесвета ершистого! Да у них ведь нет ничего общего!
— И как только брат выносил твои уроки, — ворчит ей в ответ Шай, озадаченно рассматривая полки с сотнями банок разных размеров, на которых коряво начерчены названия на незнакомом мне языке.
Когда она показывает мне два абсолютно одинаковых на первый взгляд коренья, я хихикаю.
Мы не говорим о повисших в воздухе тревогах. О суде, который непременно ждёт провидицу после того, как принц окончательно поправится, и ей предстоит доказать необходимость лжи и то, является ли преступлением — желание уберечь дворцы от войны.
Не говорим о Зельфейне, который поспешно уехал вскоре после раскрытия новых подробностей. И я не могу его в этом винить. Никто не может. Сначала тебя бросают, а потом выясняется, что вся та ненависть, накопленная годами, больше не может найти выход. Ведь ты, такая же жертва обстоятельств, как и твоя мать.
На завтрак я не спускаюсь.
Тучи нависают над Мерой, а деревья тянутся к небу, вопрошая о дожде после раскалённых солнцем дней. Тео, как и сообщила служанка, ждёт меня под куполом Ротонды.
Принц стоит в пол-оборота ко мне, прислонившись к одной из колонн, и отрешённо вглядывается в гладь озера. Сейчас, когда за ним никто, кроме меня, не наблюдает, он выглядит таким свободным, словно за его спиной не возвышается каменный дворец, чьи острые шпили разрезают облака. Словно в этом саду в окружении многоголосой природы ветер нашёптывает лишь ему свои секреты. Словно нет больше ничего: трона, короны и слуг, мельтешащих в коридорах огромного муравейника.
Когда я подхожу ближе, то замечаю на его побледневшем лице следы испарины. Одежда слегка помята, впрочем, как и всегда.
— Любуешься своим отражением?