— Вот ведь… bigod, английская продукция. Нарезные двенадцатифунтовки Армстронга. Лучше, чем у нас!
— Лучше, — согласился лейтенант Ричард Тревор Шют, не опуская биноклся. — И их больше, чем у нас. По нам лупят по крайней мере пять батарей, двадцать полевых орудий. Плюс несколько гаубиц, наверняка крупповских. А казалось — пусть Бог покарает нашу разведку — они должны были иметь только старый металлолом.
Очередной снаряд взорвался на этот раз значительно ближе, они почувствовали удар воздуха, услышали свист шрапнели. Драммонд инстинктивно втянул голову в плечи. Слава Богу, подумал он, занимаем позицию в котловине, менее заметны. У других этого нет. Кавалеристам жарко, теряют людей и коней, среди сипаев на левом фланге и в центре шрапнель тоже собирает кровавую жатву…
— Если Барроуз… — Шют будто подслушал его мысль. — Если Барроуз сейчас не двинет конницу в атаку, скоро ему не будет что двигать! Чего он ждет, хотел бы я знать? Bloody hell…
— По местам, господа офицеры! — прервал их посыльный с приказом от майора Блэквуда. — Готовьтесь! Будет атака! На нас идут!
Майор был прав. Напротив стоящего на левом фланге 1-го полка бомбейских гренадеров Аюб Хан сосредоточил отряды из Герата, кабульские части и нерегулярных афганских всадников, то есть не менее восьми тысяч человек. Аюб должен был видеть, как эффективно уничтожает британцев его артиллерия, и с фронтальной атакой он не спешил. Другое дело, что творится на правом фланге, напротив Шестьдесят Шестого. Здесь, отделенная от британцев оврагами и разветвленным руслом высохшей реки, стояла пешая орда газиев, примкнувших к Аюбу религиозных фанатиков. Она гордо выла, не переставая, потрясала ножами, саблями, мечами и пиками. Большинство были в белых одеждах, что, как знал Драммонд, говорило о том, что они присягнули биться насмерть, отдать жизнь в борьбе с неверными. Немногие из них — он видел в бинокль — имели джезали, а также мушкеты Brown Bess и старые энфилды, добытые, наверное еще во времена первой войны, в 42-м году. Чаще однако встречались примитивные копья, сделанных из древка с прикрепленным к нему английским штыком. И вот сейчас, когда солнце стояло в зените, орда с диким воем двинулась в атаку.
— Good Lord, — выдохнул Барр, — их тут тысяч десять.
Может и больше, подумал Драммонд, вытаскивая из кобуры адамс. Не определишь, скрываются в этом глубоком яру и в русле реки.
Он увидел, как командир полка подполковник Джеймс Гэлбрайт вытащил из ножен саблю.
— Приготовиться!
— Заряжай! Целься!
Первая шеренга стреляла лежа, вторая — с колена. Орда, выбравшаяся из русла реки, перла ни них, дико воя. Подполковник достал из кармана носовой платок, сложил его, вытер усы и кончик носа.
— Steady, lads! Steady!
Атакующие газии приблизились на дистанцию семьсот ярдов.
— Now! — крикнул Гэлбрайт. — A volley!
— Огонь!
Роты Шестьдесят Шестого дали залп одновременно, как на полковом стрельбище, будто одна искра огня пробежала по линии. Град пуль положил первые ряды газиев, буквально смел их, но задние перли вперед, затаптывая убитых и раненых, воя, рыча и потрясая оружием.
— Алла-а акба-а-р!
— Fire!
Снова залп, на этот раз с четырехсот ярдов, с таким же убийственным эффектом. Но и он не задержал газиев. Драммонд перевел взгляд на заряжающих оружие солдат. Но был спокоен. В руках опытного стрелка карабин Martini-Henry мог сделать в минуту 15–20 выстрелов.
— Огонь!
В этот раз он ясно видел карминовые брызги, видел, как белые одежды фанатиков моментально краснеют от крови. Слышал крики раненых. И дикий рев остальных, которые все еще не давали себя задержать. Движения заряжающих становились все более нервными.
— Алла-а акба-а-р!
— A volley! — рычал Гэлбрайт. — Give’m another volley, damm them!
Залп с двухсот ярдов, следующий со ста.
— Fix bayonete! — крикнул Барр.
Драммонд поднял револьвер, прицелился. Но не выстрелил. Thank God, — подумал он, видя ломающиеся ряды газиев. Наконец, он вытер лоб перчаткой. Отходят. Штыки не понадобятся. Мы их задержали. Отступают. Будет минута отдыха… Афганская артиллерия тоже вроде бы утихла… Слава Богу… И карабинам Martini-Henry…