— Лекарства я готовлю для бандерши, — вздохнула Камилла. — Каждую неделю хожу к ней с пузырьком. Заодно с целой толпой девчонок познакомилась, которые на неё работают, а они такое болтают — уши сворачиваются. Имён ничьих не называют, понятно, но зато подробностями друг с другом делятся… — Она только головой помотала. — Честное слово, про некоторые я бы охотно не узнавала никогда.
Накопать корней парни ей всё-таки помогли, но потом нашли на маленьком мысе старую иву и увалились спать в тени у воды, где так и не унявшийся ветер сдувал всех кровососов. Никаких плащей никто с собой не брал, и Камилла, пофыркав, стянула из-под платья нижнюю юбку, чтобы хоть под головы подстелить, а то и трава щекочется, и всякие козявки из неё в лицо лезут. В следующий раз, подумала она, надо будет прихватить с собой рабочие штаны. Привыкла уже в штанах, бесят подолы до пят, путающиеся в ногах. Оставить в городе одно-два платья на всякий случай, а остальное сюда привезти. Той же Дине отдать, или кому там матушка решит. А портнихе заказать всю одежду, как для мальчишки — ну, совершенно идиотски смотрятся кисейные платьица с обритой головой, а парики носить… вот ещё! Она алхимик!
***
— …Теперь к Высокому Солнцу, наверное, — сказала Камилла. — Так же, денька на три-четыре. — Больше ей было просто не выдержать, никого не отравив. Не насмерть, понятно, Создатель упаси, а так… заставить эти же три-четыре дня не вылезать из уборной, держа перед собой поганое ведро, чтобы блевать одновременно с поносом. Хорошо, хоть уходила из дому она ещё затемно, да и возвращалась порой после заката. Однако та же Клара Длинноносая умудрялась подкараулить её даже в сумерках. Дряхлая, немощная, подслеповатая и тугая на ухо бабулька.
Сак, из которого вытащили все подарки, заметно опал боками, зато обратно в Ясень Камилла везла здоровенный ящик, в котором, аккуратно перестеленные холстинками, лежали и ею собранные травы, и те прошлогодние запасы, которыми поделилась мать: «Свежее уже на подходе, забирай».
— Ты как в городе-то? — спросил отец. — Неудобно одной такой ящик тащить.
— Да не собираюсь я его таскать, найму извозчика.
— Ага, — сказал отец и полез за кошельком.
Камилла хотела было отказаться, потом вспомнила про горелку и взяла несколько монеток. И госпожа Изольда, и цирюльник, и аптекарь тоже то и дело совали ей по паре серебряных децимов, но Змей всегда отмахивался от «медяков», которые Камилла честно пыталась отдать ему. Так что не к следующему разу, понятно, но вот к следующему лету запросто можно будет скопить нужную сумму. А гномам человеческие зелья подходят? Может, и с ними можно как-то договориться? У ювелира наверняка глаза страшно устают к вечеру, а у какого-нибудь… жестянщика, к примеру, на руках совершенно точно должны быть рваные порезы и ещё, наверное, ожоги. Она, конечно, всего только ученица, но все, кто хоть раз её снадобьями попользовался, все потом требовали, чтобы именно она и готовила их впредь. Магию лечебную она в них сбрасывает, как объяснил её куратор брат Хаген, оттого и действуют они быстрее и сильнее. Куратором, кстати, был мужичок с кошачьей усатой мордой и блудливыми глазками. Ничего такого со своими поднадзорными он себе не позволял, но глазками так и шарил, словно руки под одежду запускал, а уж шуточки у него были… Хромой коновал дядька Никола покраснел бы.
Возчик пристроил поверх Камиллиного ящика чьи-то мешки и захлопнул короб позади кареты. Пора было садиться. Камилла перецеловалась с родителями и братьями, заверила, что скоро приедет снова, и полезла в карету.
========== Поднадзорная ==========
Так прошло лето. Осенью, после свадьбы Якоба с Диной, Камилла вместе с приехавшей матерью сходила отметиться в Штабе Искателей. Круг зелёного света по-прежнему не доходил до первой полоски на всё те же полдюйма, а до шестнадцатилетия оставался год с небольшим.
Впрочем, Камилла приказала себе выкинуть мысли об этом из головы — что толку изводить себя раньше времени? Трав она заготовила много разных, наставник совершенно не возражал, когда она, выполнив его задания, торчала вечерами в лаборатории, вываривая, перегоняя, растирая и смешивая то и это. Работать, как Корвин, от и до, строго следуя плану, у неё не получалось никогда — Камилла то как бешеная строчила в своём журнале, попутно приглядывая за процессом перегонки, и временами спать ложилась уже под утро; то, перегорев, откровенно через силу выполняла поручения наставника, а потом тупо валялась на кровати, даже не читая, или шла в театр, а то и на арену, где азартно вопила и улюлюкала вместе со всеми и даже ставки делала по мелочи. Обычно ей везло, но она не зарывалась, помня, что удача — девица обидчивая, ветреная и очень не любящая жадин. На выигранные деньги Камилла покупала ингредиенты и готовила лекарства для приюта, полагая, что вполне искупает этим мелкие грешки вроде ставок на арене, а крупных за нею пока и не водилось. Кроме гордыни разве что, но уж ту, если верить святым сёстрам и матерям, ей было вовеки не искупить. Разве что прикрыть покрывалом послушницы бритую голову и смиренно готовить снадобья для служителей Церкви.
Вот прямо сейчас! Ей мастер Фабиан, болтая как обычно за работой, пожаловался, что всем её растирание хорошо, отёки почти не беспокоят больше, но кожу сушит оно просто зверски, приходится потом маслом мазаться. Пришлось объяснять, что состав у этой отравы такой — куда вот деваться. Цирюльник легко покивал, заверил, что маслом натереться недолго и нетрудно, главное — ноги к вечеру перестали отваливаться, однако Камиллу зацепило, и она принялась размышлять, что можно заменить в растирании или как исхитриться и добавить в него масло сразу, не нарушая структуру…
— Змейка! — возопил мастер Фабиан. — Ну, об этом ли думать хорошенькой девочке?! У тебя в твоей лысенькой головке должны быть стихи о любви и цветы от поклонников, а не рецепты вонючих настоек! Кстати, если нужен парик на вечер или даже на два-три дня, можешь брать в любое время. Бесплатно!
Камилла по поводу стихов и цветов только фыркнула, однако за предложение брать парик, если понадобится, искренне поблагодарила. Действительно, вдруг… ну, не свидание, конечно, но мало ли что.
Так прошла и эта зима, а потом ещё одно лето с новыми поездками домой, за травами и на свадьбу Вильма, поспешившего за старшим братом. Осень не порадовала Камиллу никакими изменениями в статусе поднадзорной, а на Белую Дорогу ей исполнялось шестнадцать. В общем, надо было что-то решать.
***
В солнцев день редкая лавка была открыта, а всякие конторы вообще не работали, но Искатели — это не стряпчие. Это как и стража: ни выходных, ни праздников. И у них, конечно, в здании было темновато, гулко и пусто, но дверь с сияющим на солнце бронзовым Оком не была заперта, а в холле сидел за столом всё тот же бойкий дедок, что и год, и два назад. Камилла спросила его, к кому можно обратиться, и дед послал её в архив, сказав, что там сидит дежурный — брат Герберт, его и следует спросить о своём деле. Камилла тихонько вздохнула. Кто такой этот брат Герберт, она понятия не имела. Очевидно, рядовой Искатель с чужого околотка, а не привычный уже блудливый кошак брат Хаген и не глава здешнего отделения сестра Эвелина, которая за весь дистрикт отвечает и поэтому вряд ли пошлёт не вовремя заявившуюся дуру… прийти завтра, как все нормальные люди, а не в выходной день.
Где его искать, архив этот, она толком не поняла и порядком поблуждала по гулким пустым коридорам и лестницам вверх-вниз. И да, брат Герберт, как она и опасалась, совсем чужой поднадзорной не обрадовался. Сидел он, обложившись какими-то книгами и папками, и наверняка хотел во время дежурства написать какой-нибудь отчёт, чтобы не задерживаться потом после службы.
— Вот прямо срочно? — кисло спросил он, но всё-таки встал из-за стола. — И что такое стряслось? Молоко по всей улице прокисло?
— Я целитель! — возмутилась Камилла. — У меня не может ничего скиснуть. Просто у меня… я вчера…
Она смешалась. Если бы этот лысоватый дядька с невыразительным лицом пялился на неё, как брат Хаген, шаря взглядом под мантией, она бы злилась и ей было бы легче не смущаться, объясняя, с чего она припёрлась, да ещё в неприёмный день. Но брат Герберт смотрел на неё, как на муху, которую лень прихлопнуть, и у неё никак не получалось сказать, что вчера она лишилась невинности и теперь ей ни жить ни быть надо знать, как это на неё повлияло.