— Ладно, ладно, не злись, — она опять осторожно почесала его, только уже между лопатками, куда кошкам дотянуться сложно. — Подумаешь, щёлкнула легонько. У вас вообще девять жизней, не то что у нас. В этом южанам, пожалуй, и позавидовать можно: умерли, снова родились, уже кем-то другим, ещё пожили, опять умерли и опять ушли на перерождение… У вас так же? Молчишь? Не хочешь тайны кошачьи выдавать?
Она помолчала, наглаживая и почёсывая великодушно простившего её кота.
— А знаешь, — сказала она, — есть замечательные стихи. Неважно, в кого и во что ты веришь — ты будешь жить вечно.
Мы будем жить вечно,
Сквозь бури и битвы,
Сквозь зло и обиды
Шагая беспечно.
Мы будем жить вечно,
Бесстрашно и вольно,
Пускай порой — больно,
Пускай порой — лечь бы.
Мы будем жить вечно,
Где жить невозможно,
Развяжем лишь ножны,
Расправим лишь плечи.
Мы будем жить вечно
В обманщицах-сказках,
В балладах и красках
Картин безупречных.
К ней кто-то неторопливо, размеренным шагом подходил, и наверное, это выглядело ужасно глупо — стоит девица на стене и читает коту стихи. Но Камилла всё-таки закончила строфу, а подошедший, подхватив, прочёл последнюю:
Пусть стелет лёд вечер,
Пусть дышат тьмой двери,
Но в смерть мы не верим
И будем жить вечно…*
— Так, сир Мурильо? — спросил мужчина, тоже почесав кота, причём под челюстью. Мурильо не возражал.
— Почему «сир»? — поинтересовалась Камилла, уступая кота то ли хозяину, то ли просто давнему доброму знакомцу.
— А у него, как у южного сеньора, всего хозяйства — что под хвостом, зато гонору — выше головы, — охотно пояснил тот. Обманщица-луна смазывала черты лица, но блестела в глазах и на пряжках-галунах. Вроде бы, сколько сумела запомнить Камилла из краткого обучения в вербовочном пункте, знаки различия были сотниковские. Ну… ещё чувствовалось по манере держаться и разговаривать, что не рядовой, мягко говоря.
В общем, она посмеялась, опять посмотрела на вынырнувшую из заметно распухших туч луну и подумала, что пора, пожалуй, спать. Очень хотелось ещё поболтать с человеком, который любит те же стихи и так же разговаривает с кошками, но день был долгий и утомительный, а завтра дел будет ещё больше.
— Понятно, — сказала она. — Извините, я вас тут с благородным сиром Мурильо оставлю.
— Устали?
— Есть немного.
— Тогда давайте провожу. По незнакомой ещё крепости бродить в потёмках…
— Опасно? — удивилась Камилла.
— Нет, что вы. Просто свернёте не туда и забредёте в тупик, выбираться потом оттуда.
Камилла пожала плечами. Заблудиться в чётко распланированной крепости было сложно, но если любителю стихов хочется поболтать с новой обитательницей Рассветного Отрога — почему бы и нет? Пусть провожает.
Комментарий к Вольнонаёмная
* — Ольга Громыко, “Год Крысы. Путница”
========== Гарнизонный алхимик ==========
Камилле снился дом, с детства родная узкая и жёсткая койка, братец с краю — с его милой привычкой складывать руки-ноги на лежащего рядом…
— Ян, — проворчала она, спихивая с себя горячую тяжёлую руку, — подвинься, дурак, разлёгся, как кот на печи.
— Ян — это кто? — рука с живота убралась, а в смутно знакомом голосе зазвучали откровенно ревнивые нотки.
Камилла открыла глаза и с минуту изучала лицо, подсвеченное безжалостными косыми лучами недавно взошедшего солнца. Оказалось, что мутноватая луна не так и уж польстила господину сотнику — вполне было приятное лицо, некрасивое, но такое… располагающее. И даже моложе, чем показалось ночью. Впрочем, ночью Камилла больше судила по голосу, а голос был жестковат, сорванный слегка и с то и дело прорывающимися командными нотками. Даже когда они больше дурачились и рассказывали смешные непристойные байки, чем занимались любовью, так и лезла из господина сотника привычка командовать. Над этим, кстати, Камилла веселилась отдельно.
— Ян — это брат, — подумав немного (ничего, пусть подождёт, никто вообще не обязан ему отвечать), сообщила она. — Только не делай, пожалуйста, большие глаза. Нас у родителей четверо, в каморке размером с половину этой для нас стояли две койки, старшие братья спали на одной, а на другой мы с Яном. Можно было делить постель с кем-нибудь из батрачек, но мне казалось, что родной брат лучше посторонней девицы.
— Понятно, — он улыбнулся чему-то дальнему и светлому. — Моя тоже бегала ко мне поболтать и погреться. Мы небогато жили, уголь экономить приходилось, в доме вечно было холодно, вот сестра и залезала ко мне под одеяло. Пришлёпает босиком, прижмётся ко мне, лапы свои лягушачьи на меня сложит… Мы помалкивали оба, потому что если Элиза попадалась, влетало нам обоим: девочке так себя вести неприлично, а старший брат должен объяснять сестре, что так поступать нельзя, а не покрывать её проделки.
— У деревенской жизни есть свои положительные стороны, — хмыкнула Камилла. — У всех добрых людей дети спят вместе, вповалку, а не так роскошно, как мы — всего-то по двое. И про ужасно неприличное слово «инцест» никто даже не слышал.
— Какой уж тут инцест, когда одна постель на всю ораву, — усмехнулся он. Он лёг набок, опираясь на локоть и легонько тронул серебряную змейку. — А это не его подарок?
— А не слишком ли много вопросов? — прищурилась Камилла. — Мы всего только разок переспали, даже имён друг у друга не спрашивали, а ты мне с утра пораньше допросы устраиваешь.
— Я не назвался? — поразился он. — Прошу прощения, Алан Нортон, командир второй сотни.
Тон у него стал невозможно официальным. Камилла усилием воли подавила смешок и отозвалась ещё более официально и церемонно:
— Камилла Випера, действительный член Коллегии Алхимиков в ранге подмастерья.
— А почему Гадюка? — удивился он. — Такая милая девушка.
— А чем это гадюки плохи? — обиделась за змей Камилла. — Милейшие создания, разумные и не склонные к пустой агрессии.
— Да уж?
— Ну… бывает, что они просто неверно поняли чьи-то намерения, — признала Камилла. — Ползёшь ты, понимаешь ли, никого не трогаешь, выбираешь мышку пожирнее, а тебе с маху наступает на хвост какой-то неуклюжий верзила! Конечно, захочется его укусить! Я бы и сама укусила, хоть у меня и нет хвоста.
— Буду иметь в виду, — серьёзно сказал он.
— Да уж имей, пожалуйста. А то ты ночью всё рвался покомандовать, а с ведьмами это может быть опасным.
— А ты ещё и ведьма?
— Слабенькая поднадзорная, но всё же ведьма. Что, разочаровала? — чуть насмешливо спросила она. — Таинственная незнакомка, читающая стихи в лунном сиянии, обернулась девицей заурядной наружности, но при этом ведьмой, да ещё и бритой наголо?
— Ну, что бритая наголо — это даже неплохо, — возразил он. — А то вечно потянешься разбудить подругу поцелуем и обязательно придавишь локтем волосы. И доказывай потом, что хотел доставить ей удовольствие. — Камилла сдержанно фыркнула, а он продолжил: — Правда, одна моя хорошая знакомая предложила разбудить меня как-нибудь… э-э… эльфийским поцелуем. И при этом — совершенно случайно, конечно! — задеть зубами уздечку. А потом сказать, что тоже хотела доставить удовольствие.
— Какая роскошная идея, — восхитилась Камилла. — А можно, я твою подругу буду цитировать?
— Это кому? — напрягся он, и у Камиллы разом пропало желание веселиться.
— Алан, — вздохнула она, — ты, кажется, с чего-то решил, будто наши вчерашние потрахушки дают тебе какие-то права на меня. Уверяю тебя, ты крупно ошибаешься. Я не то чтобы тащу в свою постель всех, кто под руку попадётся… Я вообще человек брезгливый и трусоватый. И именно поэтому в дороге через четверть Империи у меня не было никого, а тут ты подхватываешь стихи, которые я, как дура, декламирую коту. Я решила, что мы поймём друг друга. Ну… Спасибо, всё было прекрасно, ты хороший любовник, а собеседник ещё лучше, но у вас тут в крепости целых две магессы, и не говори мне, будто они блюдут целибат или хотя бы верность одному постоянному партнёру. — Уже потому, что нет идиотов всерьёз связываться с настоящими чародейками, не ведьмами деревенскими, с их-то дурным характером и непомерным самомнением. — Ты не можешь не знать, что такое магесса и насколько весело и безопасно устраивать ей сцены ревности. И всё-таки пытаешься что-то мне диктовать?