Судя по героическим попыткам миссис Левицки расшевелить гостей, она каким-то десятым нюхом учуяла неблагополучие в делах супруга. Она так старалась, так явно, трогательно и наивно веровала, что после сытного обеда с ее участием все устроится само собой, что сенатору стало жаль ее. И он вступил с ней в беседу о столичных новостях, мало-помалу увлекся и проявил блестящие познания в области школ верховой езды. Эта тема, как оказалось, весьма занимала миссис Левицки. А поскольку разговор о верховой езде был одним из дюжины разговоров, включенных сенатором в его набор светских бесед и подготовленных незаменимым Гэбом на должном уровне, миссис Левицки осталась очарована собеседником и даже пообещала впоследствии показать ему одну очень интересную вещь! («Наверное, все ту же комнату вверх ногами».) Мистер Левицки после некоторого раздумья, по-видимому, решил воздержаться от каких-либо демонстративных контрманевров, обед завершался мирно, и сенатор с удивлением ощутил, как его самого и его товарищей по несчастью потихоньку охватывает жизнеутверждающее благодушие.
Этого благодушия был вовсе лишен полковник Да-Винчи, прибывший во время клубники под острым соусом. Неподвижно глядя прямо перед собой в круглые очки, он сухо представился следственной комиссии, молча выслушал пояснения прокурора Бартоломью, кивком согласился со всеми принятыми мерами и тихим жестким голосом выразил желание немедленно приступить к работе.
Помощники Бартоломью обливались потом, но ЭАК обрел наконец свою безапелляционную непогрешимость, доложился Большой машине Верховного суда, получил инструкции и объявил, что первым делом следует установить, носили ли переданные записи предосудительный характер вне зависимости от того, кому они принадлежат, каковой вопрос следует разрешить впоследствии.
Оказалось, что передача произошла одновременно с шести листов, и копии их тут же легли на стол – плотная голубоватая бумага, которая вызывала теперь у сенатора судорогу в пальцах. После долгих объяснений Мак-Лориса и Фамиредоу ЭАК согласился счесть эти копии достоверными следственными документами.
С первого листа был передан лихо нацарапанный условный человечек с огромными усищами, торчащими из-под нахлобученного на лоб сомбреро, со-второго листа – химический символ циркония в прямом и зеркальном изображении (ЭАК принял к сведению заявление профессора Мак-Лориса о том, что это не имеет никакого отношения к проблеме), с третьего – длинная прямая черта, с четвертого – написанные одной рукой, но разными шрифтами два бранных слова, повторенных каждое четырехкратно в столбик, с пятого – отдельные штрихи, по которым можно было судить, что кто-то неумело пытался срисовать потолочный плафон. С шестого – четкий и ясный анфас пучеглазой рыбешки, рисунок, явно вдохновленный длительным созерцанием аквариума.
Затем ЭАКу были предъявлены сто сорок листов, сданных участниками совещания. ЭАК отобрал пять из них. На одном продолжались упражнения в непечатной каллиграфии, другой дополнял убогий эскиз потолочного плафона, затем шел лист сенатора, не вызвавший у ЭАКа никакого особого интереса («Слава богу!»), потом лист с крупно написанным словом «ОСЛЫ» и лист с прекрасным портретом мистера Фамиредоу, на котором его борода была изображена в виде рояльной клавиатуры. Остальные листы были пусты.
Между полковником Да-Винчи и прокурором Бартоломью разгорелся было спор о том, в чьих архивах будут содержаться эти вещественные доказательства: в военной или федеральной прокуратуре. ЭАК оказался бессилен разрешить это затруднение. Выход предложил профессор Мак-Лорис. Он вызвался немедленно изготовить копии листов, юридически тождественные с уже имеющимися. ЭАК против этого не возражал, и Мак-Лорис в сопровождении мистера Фамиредоу и двух помощников Бартоломью отправился в малый грузовой фургон, сквозь металлические стенки которого радиосигналы, сопутствующие копированию, наружу проникнуть не могут.
Тем временем ЭАК, пошептавшись с Большой машиной Верховного суда, потребовал слова и объявил, что в действиях пока еще не определенных шести авторов записей, демаскировавших совещание, не усматривается злого умысла и нет необходимости применять по отношению к ним меры пресечения. Но руководствуясь вводными данными Мак-Лориса и Фамиредоу, ЭАК рекомендовал прокурорам предъявить всем шестерым обвинение в непредумышленных действиях, вызвавших разоблачение государственной тайны, поскольку шесть секретных рабочих частот материала стали достоянием эфира и таким образом оказался рассекречен его рабочий диапазон. Перечислив все установления на сей счет, имеющие силу закона, и квалифицировав преступление, как подлежащее федеральному суду, ЭАК умолк.