— Нет, сударыня, но в Германии, Франции, Италии, Англии и России мне побывать довелось.
Девушка вздохнула, сама она никогда еще не выезжала за пределы имения своего отца.
— Если вы навестите нас, — продолжала она, — то расскажите нам об этих странах.
— Вам достаточно лишь приказать, сударыня, — промолвил в ответ Сергей и откинул со лба каштановую прядь.
— Я с радостью послушаю о ваших приключениях, — проговорила она, — однако сейчас мне пора домой! И вам, вероятно, тоже?
Она протянула ему руку и легкой, беззаботной походкой удалилась по проселочной дороге. Сергей долго смотрел ей вслед, но она больше не повернула голову в его сторону. Тогда он раздосадованно вскинул ружье на плечо и также зашагал домой.
2. Рай
Там, где заботливо природа,
Богов лелея год от года,
Им подарила дивный край,
Располагался, видно, рай.
Два дня спустя Сергей нанес визит в Михайловку. Он и без того рассчитывал оказаться в атмосфере своего рода пасторальной идиллии, однако то, что он здесь увидел, в немалой степени повергло его в изумление. Не знай Сергей совершенно точно, что Меневы были малороссами, он при иных обстоятельствах принял бы их за немцев, такой порядок и чистота царили во всем хозяйстве. Вот только в той простодушной радости, в том гостеприимстве, с какими они его приняли, не было и следа западноевропейской сдержанности. Когда отворились ворота, коляска гостя вкатила на посыпанный белым гравием двор. Все строения, замыкавшие его по периметру, возведены были из кирпича и покрыты красною черепицею, окна сверкали, стены светились белизной, куры, утки и голуби выглядели начищенными и вымытыми, словно все они по этому случаю нарядились в воскресное платье. Солнечные часы на доме показывали двенадцать. Заслышав во дворе скрип колес, на крыльце появился с чубуком в руке Степан Менев, мужчина лет пятидесяти пяти, и радушно приветствовал Сергея. Он родного сына не мог бы встретить сердечнее. Едва Сергей выбрался из коляски, старый барин подхватил его под руку и препроводил в большой сад, в котором ухоженные дорожки, газоны, цветочные клумбы, декоративный кустарник, оранжерея и небольшой фонтан содержались в такой же опрятности и чистоте, как и дом, и двор.
Менев оказался на несколько дюймов выше Сергея, его добродушное по-детски розовое лицо с темными глазами выглядывало из-под густой щетки коротко стриженных волос, усы льняными прядями свисали по обе стороны пухлых губ. Он отвел гостя в большую беседку из дикого винограда и предложил присесть. Они некоторое время потолковали, как принято, на общие темы, потом появилась Наталья, протянула Сергею руку и пригласила его пройти в дом. Там его встретили те же порядок и аккуратность, хотя, судя по обстановке в целом, с тех пор как господин и госпожа Меневы справили свадьбу, никаких кардинальных реформ здесь больше не предпринималось, а отдельные вещи бесспорно достались в наследство от дедовских времен. В гостиной стояла мебель, какой пользовались еще в конце сороковых годов — обтянутые синей в цветочек камчатой тканью кресла и горка, наполненная массивным столовым серебром — по стенам висели зеркала и картины, на одной из которых была изображена горделивого вида дама периода позднего рококо в отороченной мехом hongroise,[6] современница, вероятно, еще Марии-Антуанетты. На каминной полке высились большие часы. На круглом циферблате их можно было увидеть весело играющую в бадминтон группу кавалеров и дам в духе Saxe galante.[7] Позолоченный маятник был сделан в виде окруженного солнечными лучами лица с довольно угрюмым выражением.
— Эти часы, — объяснил Менев, — если можно так выразиться, — мой оракул. Вместо того чтобы просто отбивать время, они каждый час исполняют разные музыкальные фрагменты, они понимают все, что происходит в доме, и, когда требуется, сообщают об этом. Мне достаточно прислушаться к тому, какую именно мелодию они играют, и по ней я тотчас же узнаю, как обстоят дела.
В этот момент в гостиную вошла госпожа Аспазия Менева, дородная брюнетка среднего роста с обыкновенным лицом и постоянно удивляющимся чему-то взглядом. Ей было чуть больше сорока. Едва Сергей собрался представиться, как на пороге возникла ее сестра Лидия, незамужняя барышня тридцати шести лет, которая, однако, благодаря сдобному ослепительно белому телу и увенчанному пышными пепельно-русыми косами лицу производила впечатление скорее расцветающей женщины, нежели отцветшей девушки. Она с любопытством взглянула на гостя из-под полуопущенных век, неторопливо подошла ближе и с полновесной ленивостью опустилась напротив него в кресло. Вслед за ней просеменил откормленный мопс с бесстыжей физиономией и большим черным пятном на лбу. Недоуменно бросив на Сергея не очень любезный взгляд, он с ворчанием, более напоминающим мурлыканье кошки, улегся у ног хозяйки.
Вот дверь отворилась снова, и в сопровождении брата Натальи, Феофана, в комнату вплыла двоюродная бабушка, Ивана Менева.
Редко случается, чтобы брат и сестра были так не похожи друг на друга, как дети Меневых. Феофан смотрелся настоящим молодым цыганом. Ему едва только минуло восемнадцать лет, однако этот среднего роста стройный юноша обладал железной мускулатурой античного борца. Исключительно смуглое лицо его было наделено симпатичными и привлекательными чертами. Но хотя черные как смоль волосы длинными локонами ниспадали до самых плеч, над верхней губой у него легкой тенью пробивался лишь нежный, темный пушок. Феофан рассыпался в комплиментах перед гостем и договорился до того, что по сравнению с ним сам он-де всего лишь заурядный крестьянский парубок, за каковое высказывание удостоился весьма укоризненного взгляда со стороны исполненной достоинства двоюродной бабушки, Иваны Меневой.
Вышеозначенная особа, хотя ей перевалило уже за восемьдесят и она всю жизнь оставалась незамужней, сохраняла в своем облике загадочное очарование тех дам минувшего века, которые с помощью соблазнительных мушек и веера правили миром и при этом, не теряя грации, производили на свет и воспитывали по десять-двадцать детей. Она еще видела Наполеона, императора Франца[8] и царя Александра I и танцевала полонез с Понятовским.[9] Она была маленькой, и с каждым днем становилась все меньше. Тело этой почтенной свидетельницы былого великолепия, особенно шея, руки и окаймленное уже до снежной белизны поседевшими волосами лицо теперь были словно из коричневой помятой бумаги. Ее никогда не видели иначе как в верхней юбке из черного шелка, в белом чепце и в любезном расположении духа.
Едва устроившись в кресле рядом с Сергеем, она с доверительной сердечностью сразу взяла его руки в свои. И заговорила о его дедушке с бабушкой, об отце, о матери, а затем поведала о блестящей жизни в Варшаве незадолго до похода нового Цезаря на Москву. Она, очевидно, хотела показать этим, что тоже живала в большом свете. И, лишь вдоволь выговорившись, принялась расспрашивать гостя о Париже и Риме. Лондон ее не интересовал…
Сергей наконец попрощался, и все семейство Меневых в полном составе отправилось провожать его до коляски. Когда та сворачивала за угол, на него из-за живой изгороди обрушился целый ливень цветов, он с удивлением повернул голову, однако не смог никого обнаружить до тех пор, пока звонкий смех не выдал прелестную фею.
— Благодарю вас, сударыня, — крикнул он, однако Наталья не показалась ему на глаза и ничего не ответила.
С той поры Сергей стал часто бывать в Михайловке и всякий раз дивился все больше. Железная дорога и телеграф не существовали для этих людей, они жили в стороне от сегодняшней суеты в каком-то золотом веке. С соседями они общались мало или не общались вовсе, лишь изредка принимая у себя гостей; им, похоже, вполне хватало самих себя. Они были людьми простыми, добрыми, уживчивыми, невзыскательными и во всех отношениях умеренными и бережливыми. Ни в чем не ощущалось недостатка в Михайловке, однако и излишеств не наблюдалось. Дамы вполне обходились без дорогих парижских туалетов, здесь спокон веку не устраивалось званых пиров и балов, и ни один из Михайловских насельников, за исключением двоюродной бабушки, никогда не бывал в театре.
6
Венгерка
7
Галантной Саксонии
8
Имеется в виду император Священной Римской империи (до 1806) Франц II Йозеф-Карл, он же император Австрии (с 1804) Франц I (1768–1835).
9
Из многочисленного рода польских магнатов Понятовских здесь, скорее всего, имеется в виду князь Юзеф Понятовский (1763–1813), польский военный министр, союзник Франции.