Менев уже неоднократно забирал деньги из сберегательной кассы, но мало задумывался о последствиях; денег пока хватало, а следовательно, никаких причин для беспокойства и новых седых волос не было.
Наконец пробило пять. Был накрыт длинный стол, в серебряных канделябрах мирно горели свечи, и старинные часы проиграли «В этих священных покоях о мести не вспомнит никто». Повинуясь этому оракулу, Менев выбил трубку из красной глины, надел синий длиннополый сюртук с латунными пуговицами и повязал на шею белый платок.
Первые сани въехали во двор, в них сидели майор и Лепернир. Вскоре к крыльцу подкатили Сергей с Каролом, за ними — семья Черкавских в полном составе. За окном уже плясали первые снежинки. А когда появились женщины из семейства Менева, встреченные восхищенным возгласом Февадии, буря завыла во весь голос и началась ужасная вьюга. Белые непроглядные стены выросли вокруг дома. Еврейскому кучеру, который вез охваченного энтузиазмом финансового инспектора, лишь с неимоверным трудом удалось добраться до Михайловского поместья. Когда Винтерлих вошел в комнату, он был похож на покрытую мыльной пеной кисточку брадобрея.
Теперь все наконец были в сборе, все преломили облатки, и после этого Тарас мог приступить к разливанию дымящейся ухи. Гости и хозяева расселись по своим местам. Все выглядели серьезными, но довольными, и набросились на еду, точно голодные волки. Уха, плюшки с начинкой, яичница-болтунья исчезли в мгновение ока. И только карпы под коричневым польским изюмным соусом отчасти умиротворили желудки и души.
Теперь Аспазия остановила ласковый взгляд на кадете.
До этого момента пили сладкий рустер,[51] сейчас бокалы наполнились огненным эрлауэром.[52] Общество оживилось. Винтерлих заговорил о Шекспире, Зиновия взялась рассказывать о последних парижских модах на текущую зиму и о бальных платьях. Последовала жареная рыба с итальянским салатом — и окончательно взяла верх над остатками мрачных мыслей. Каждый почувствовал себя в своей тарелке.
Феофан под скатертью пожал ладошку Алене, которая бросила взгляд в сторону Февадии и, убедившись, что та не обращает на нее внимания, быстро обменялась с юношей бокалом и отпила с того края, которого только что касались Феофановы губы. Зиновия была в новом вечернем платье из блекло-желтого шелка, которое при каждом ее движении шелестело и переливалось. Время от времени она обращала лицо к Сергею и кивала или улыбалась ему. В этом немом диалоге угадывалась особая доверительность, отчего Наталью всякий раз будто пронизывал электрический разряд и кончики ее пальцев вздрагивали, как при ударе грома. Порой ей казалось, что она вот-вот расплачется, однако вместо слез в ее разгневанных голубых глазах и на пухлых губах возникал злой смех. Она откидывала голову и всем своим видом показывала, как безмерно радуют ее пылкие взгляды и льстивые речи майора.
Когда подали громадную парную щуку, Наталья вдруг с вызывающим жестом обратилась к сидевшему напротив Сергею.
— Господин Ботушан, — проговорила она, словно отшлифовывая каждое слово на точильном камне, — вы ошиблись, это моя нога.
— Ошибка вполне объяснимая, милая барышня, — спокойно возразил Сергей, — но смею вас заверить, что вовсе не я тот храбрец, который коснулся вашей ноги.
— Как вы можете это знать?
— Потому что вообще не имею привычки обмениваться мыслями с чужими ногами.
Наталья покраснела как маков цвет, ее губы искривились в болезненной гримасе.
На стол подали пудинг, дымящийся, точно кратер Везувия; затем подоспели мадьярские пироги с яблоками, всевозможные мазурки, ромовые бабы, булки с фруктовой начинкой и золотое токайское вино — венгерские lacrimae Christi.[53]
Внезапно Зиновия положила на камчатую скатерть перед Сергеем три шарика, которые она слепила из пшеничного рождественского хлеба, и с очаровательной улыбкой сказала:
— Это три дамы, которых я загадала. Ответьте, пожалуйста, что вы хотели бы сделать с ними или какие чувства вы к ним испытываете, а потом я назову их имена.
Сергей недоверчиво поглядел в большие, сверкающие глаза соседки.
— Я не замышляю ничего недоброго, — весело добавила та. — Можете быть спокойны. Итак?
— Первую мне бы хотелось поцеловать, — проговорил Сергей после короткого размышления. — Со второй я бы охотно лунной зимней ночью промчался в санях. Что же касается третьей, то я хочу, чтобы она любила меня.
Все разговоры за столом мигом стихли, и каждый с напряженным вниманием уставился на хлебные оракулы.
— В таком случае слушайте, — сказала Зиновия, дотрагиваясь пальцем до первого мякиша. — Вы хотели бы поцеловать Алену, прокатиться в санях со мной и быть любимым Натальей.
Сергей закусил губу, тогда как Наталья гордо и раздосадованно отвернулась. Однако щеки ее предательски зарделись милым густым румянцем.
— Мелкие пророки злобны: все они в конечном счете — замаскированные дьяволята.
— А вы разве еще не в курсе, что я пользуюсь услугами преисподней? — промолвила в ответ Зиновия. — С сатаной следует быть на такой же дружеской ноге, как и с Господом Богом.
Когда все встали из-за стола, господа и дамы закурили папиросы; общество разбилось на небольшие группы, соответственно разным вкусам и интересам. Аспазия, разодетая с экзотической помпезностью индийского кумира, принимала знаки поклонения от Лепернира; Менев, священник, Февадия и Карол играли в вист; двоюродная бабушка задремала в глубоком кресле. Винтерлих изучал иллюстрированный журнал. Лидия, точно самка паука, поймавшая в свои тенета сразу двух мух, блаженно покоилась на диване между Данилой и Василием.
Наталья и Алена уселись за шашечную доску. За их игрой наблюдали Феофан и майор, облокотившийся о спинку стула Натальи. Зиновия, взявшая в плен Сергея, уединилась с ним на маленькой софе.
— Что вы скажете теперь? — чуть слышно спросил он. — Вы все еще верите в мою победу в этой игре?
— Сейчас больше, чем когда-либо.
— Вы заблуждаетесь, Зиновия: то, что сверкает в голубых глазах Натальи, — не просто девичье упрямство. Это враждебность ко мне.
— Вы слепы.
Игра завершилась, и Наталья поднялась на ноги.
— Позвольте, барышня, пригласить вас сыграть одну партию со мной, — произнес Сергей.
— Сыграйте-ка лучше с Аленой, — насмешливо ответила Наталья, — она и без того задолжала вам поцелуй.
— Вы правы, — весело откликнулся Сергей, — давайте поглядим, можно ли верить оракулу. Итак, дорогая Алена, мы играем на поцелуй!
— Ничего не выйдет.
— Еще как выйдет, — вмешалась Зиновия. — Но что мы сделаем с вами, Сергей, в случае вашего проигрыша?
— Пусть господин Ботушан, если проиграет, весь вечер будет моим слугой, — определила Наталья.
— Вашим рабом, если вы не против, — быстро возразил Сергей.
— Даю слово, — продолжала Наталья, — что я никоим образом не облегчу его жребий.
— Вам при любом исходе можно лишь позавидовать, — буркнул майор.
Партия началась. Тесный кружок, обступивший шашечную доску, с крайним напряжением следил за ходом игры. Наталья затаила дыхание, глаза ее горели странным огнем. Когда после четвертого хода стало ясно, что Алена заметно уступает своему противнику, ладони, на которые Наталья оперла разгоряченное лицо, задрожали. Сергей выиграл партию единым натиском, и, пока Алена еще с изумлением взирала на доску, он уже вскочил на ноги и крепко поцеловал ее в сочные губы.
— Складывается впечатление, что вы меня испугались, — проговорила Наталья. — В противном случае вы бы проявили галантность и уступили даме.
— У вас по-прежнему есть возможность подвергнуть испытанию мою храбрость.
— О, разумеется! — ответила Наталья. — Я знаю, что вы будете моим рабом, стоит мне только захотеть, но я не хочу.
— Не бросаете ли вы вызов оракулу? — с улыбкой заметил Сергей.
51
Легкое столовое вино из винограда, выращенного в окрестностях австрийского города Руст на берегу Нойзидлерского озера.