Зиновия, видя такое дело, вернулась обратно, и Карол с двумя револьверами последовал за ней — от греха подальше.
Тут появилась Наталья; в красных мужских сапогах она энергично ступила в озерцо, так что вода взметнулась брызгами, а полы ее кацавейки начал безжалостно трепать ветер.
— Прекратите! — приказала она, взмахнув нагайкой. — Вы трое убирайтесь к себе, а ты, Ендрух, немедленно подойди к моему отцу.
— Прошу вас, милостивая барышня… — решилась было возражать Квита.
— Ни слова больше! — крикнула Наталья, и поскольку Ендрух не двигался с места, она довольно доброжелательно подтолкнула его вперед. Бедняга потерял равновесие и свалился с доски в озерцо, которое, казалось, чавкающими звуками выразило радость по поводу этой нежданной жертвы. Когда Ендрух снова поднялся на ноги, все вокруг хохотали: невозможно было и дальше на него сердиться.
— Боже мой, что у тебя за вид? — воскликнула Дамьянка.
— Ты похож на мавританского царя среди трех восточных волхвов, — сказала Софья.
Потом три девушки обступили его и отвели на кухню. Там одна стала умывать его, другая — расчесывать, третья тем временем приводила в порядок пострадавшую одежду и сапоги, а сам виновник этой суматохи восседал, как паша, в середине и улыбался.
36. Боевая вылазка
Хочу от всех подальше женщин быть,
Они безудержны, неукротимы в счастье.
Было воскресенье. Весенний ветер по-прежнему дул над равниной. Снег, тая, стекал ручьями и образовывал небольшие пруды. Реки вскипали, голые макушки деревьев время от времени отбивали поклоны, облака, точно надутые паруса, плыли по ясному небу, и катилось сияющее колесо солнца. Прозрачный звон колоколов приглашал к службе. Симпатичные молодые крестьянки в праздничных нарядах, подобрав юбки до колен и держа в руках большие сапоги, босиком шлепали по лужам в сторону церкви.
Камельян Сахаревич только что прикатил в Михайловку и, вытанцовывая на доске, ведущей от подножки его брички к крыльцу, добрался до дома. Менев принял его очень приветливо. Фактор мигом сообразил, что тому опять понадобились деньги.
В будние дни Сахаревич всегда носил черный кафтан, но по воскресеньям облачался в голубой. В голубом он был и сегодня. Его физиономия, будто покрытая зеленой патиной, как лик императора на римской монете, пролежавшей в земле тысячу лет, выглядела курьезно и совершенно не гармонировала с ангельским цветом данного одеяния, да вдобавок фактор еще улыбался.
— Скажи-ка, Камельян, — начал Менев, — не мог бы ты одолжить мне небольшую сумму, случаем…
— У меня с собой пятьсот флоринов, — как бы ненароком вспомнил фактор. — Если ваша милость желает…
— Давай их сюда.
Дело было сразу улажено, после чего Камельян прошмыгнул в комнату Аспазии. Здесь у него тоже «случайно» обнаружились пятьсот флоринов, которые пришлись очень кстати госпоже Меневой. Затем он распаковал свои сокровища. Он доставил оба мужских костюма, заказанные Аспазией и Лидией, и с удовольствием показал два других, приготовленные им для графини и Брониславы Бадени. Перед обедом две вышеозначенные особы прикатили в Михайловку на коляске, доверху уставленной коробками и пакетами. Когда Ендрух с Софьей перетаскивали вещи в горницу Зиновии, все очень напоминало какой-то заговор: слышалось позвякивание оружия, поблескивали стволы пистолетов.
— Вы, похоже, войну вести собираетесь? — насмешливо поинтересовался Менев.
— Да, против вас, мужчин, — отрезала Аспазия, которая в последнее время обходилась с мужем как с подчиненным.
Сразу после застолья дамы, тихонько посмеиваясь, переоделись — и затем все вместе нагрянули в столовую, чтобы покрасоваться перед Меневым. Все они были в высоких сапогах, широких шароварах, обильными складками ниспадавших на голенища, длиннополых шнурованных куртках и с маленькими папахами на головах. Высокая стройная Бронислава смотрелась ничуть не хуже Зиновии. Так могли бы выглядеть Екатерина Великая и княгиня Дашкова в тот знаменательный день, когда первая начала революцию против своего венценосного супруга, внезапно появившись в Красном кабаке.[80] Аспазия, напротив, была похожа на опереточную диву, исполняющую мужскую роль, графиня — на молодого студента, а Лидия являла собой карикатуру на Диогена.
Наталья окинула их отнюдь не дружелюбным взглядом, однако промолчала. Но когда Менев, не удержавшись, отпустил несколько комплиментов в адрес Зиновии и Брониславы, ее терпению пришел конец.
— Вы двое и правда хорошо выглядите! — воскликнула она. — Сама я не стала бы показываться в таком наряде, но ваш вид, по крайней мере, не оскорбляет глаз. А вот мама, мне кажется, уже не в том возрасте, чтобы выкидывать подобные фокусы. Ты же, Лидия, — ты просто умора!
— В тебе говорит зависть, — обиженно возразила последняя. — Впрочем, твоего мнения никто и не спрашивает.
Наталья пожала плечами.
— Мама, — тихо проговорила она, отведя Аспазию в сторону, — я слышала, вы собираетесь ехать в таком костюме в город, это правда?
— Подумаешь! Невинное развлечение, не принимай все так близко к сердцу…
— Прошу тебя, мама, не ездить — или, по крайней мере, не в этом наряде. Сделай мне одолжение!
— Оставь меня в покое, — на полуслове оборвала свою дочь Аспазия. — Нас возглавляет такая благородная дама, как графиня, и я могу, не раздумывая, следовать за ней. Я не позволю испортить мне удовольствие. Будь ты понятливее, ты тоже эмансипировалась бы и отправилась с нами.
В то время как Наталья, запершись у себя, в ярости расхаживала из угла в угол и обливалась горькими слезами, пять новоиспеченных амазонок, закурив папиросы, принялись сражаться на рапирах и упражняться в стрельбе по мишени, благо графиня привезла элегантные дамские пистолеты.
Затем они на двух санях направились к Каролу в Хорпынь и, вооруженные пистолетами, ворвались в дом. Застигнутый врасплох Карол, дрожа, стоял перед ними и с растерянной улыбкой оглядывался по сторонам. В первое мгновение он решил даже, что попал в руки разбойников, и потребовалось какое-то время, чтобы он осознал положение и взял себя в руки.
— Революция женщин против их угнетателей началась! — воскликнула Зиновия.
— Вы наш пленник, — объявила Бронислава, приставляя к груди Карола терцероль.[81]
— Меня это радует, — ответил Карол, — однако попрошу вас… пистолет все-таки заряжен.
— Разумеется.
— Не шутите таким образом: каждый день читаешь в газетах о несчастных случаях…
— Итак, вы сдаетесь? — спросила графиня.
— Да, да.
— В знак того, что вы признаете наше господство, — приказала Бронислава, которая в темно-красном, отороченном мехом бархате выглядела просто умопомрачительно, — немедленно принесите присягу на верность и послушание.
Карол повиновался.
— А теперь приготовьте нам кофе, — решила графиня.
— Отличная идея, — поддержала ее Аспазия. — В государстве будущего, в котором мы будем издавать законы, уделом мужчин станет домашнее хозяйство.
Пока графиня и Аспазия разглядывали комнаты, а Лидия, улегшись на диван, закурила, Зиновия с Брониславой наблюдали, как Карол готовит мокко. Разведя огонь и поставив кипятить воду, он с торжественной серьезностью принялся молоть кофейные зерна.
— Карол, ты бесподобен! — воскликнула со смехом Зиновия.
— Я могла бы прямо сейчас в вас влюбиться, — шутливо заметила Бронислава. — А если вы к тому же умеете хорошо стряпать и гладить, я бы взяла вас в мужья.
— О, прошу прощения, — вмешалась Зиновия, — он принадлежит мне, это дело решенное.
Потом Карол накрыл стол, поставил чашки, наколол сахару и, наконец, под громкое ликование дам появился с большим дымящимся кофейником. Дамы расселись, и он потчевал их кофе с пирожными.
— У тебя прекрасные задатки, — проговорила Аспазия. — Хочешь стать моим слугой?