— Молодой барин уже около восьми куда-то уехал, — сказал Тарас, хитро прищурившись. — Он, похоже, затеял какую-то отчаянную шутку, потому что вырядился крестьянином и намазал лицо сажей.
— Феофан? Разве такое возможно? — пробормотал священник. — Впрочем, вы наверняка что-то об этом знаете, — обратился он к Зиновии. — Ведь в указанное время вы были у моей жены.
— Это какое-то недоразумение…
— Я же вас сама видела, — сказала Алена, теперь тоже возбудившись от возмущения.
— Конечно, Алена вас видела! — закричал священник. — Значит, вы соучастница этого кощунственного деяния!
— О чем вы? — вмешался Менев. — Что, собственно, случилось?
— Вы спрашиваете, что случилось? — елейным голосом ответил священник. — А случилось то, что ваш сынок, господин Менев, похитил мою супругу.
38. Дуэль
Она, как львица, даже пусть ручная,
Не устоит и не упустит шанса
Кровавого исполнить с жертвой танца.
Когда священник с Аленой воротились домой, там сидела Февадия и, как ни в чем не бывало, играла с Данилой и Василием в домино.
В первое мгновение Черкавский оцепенел от неожиданности, затем отослал сыновей спать, а Алену попросил сходить в погреб за бутылкой вина.
— Что это тебе вдруг пришло в голову, — сказала Февадия, — кто в такой час пьет вино?
— Кто? Я пью, с твоего позволения! — Он, точно тигр в клетке, расхаживал из угла в угол. — Впрочем, если ты опять надумаешь пускаться в авантюры, делай это умнее, понятно?
— В авантюры? Я? — Февадия расхохоталась. — Ты, может, ревнуешь? Коль так, значит, мне удалось разыграть тебя.
— Не увиливай!
— Мне стало известно, что Феофан собирается похитить Алену, — спокойно продолжала она. — Поэтому я заперла ее и сама в ее одежде пошла к калитке. Ну и физиономия же была у него, когда вместо своей сладкой голубки он увидел рядом с собой меня! Я от души над ним посмеялась.
— И ты воображаешь, что я этим россказням поверю?
Алена принесла вино и вышла из комнаты, чтобы подслушивать за дверью.
— Я тебе больше ни в чем не верю! — крикнул священник, налил себе вина и залпом выпил бокал. — Ни в чем, чтоб меня черт побрал, если ты еще хоть раз меня проведешь.
— Не стыдно священнику так ругаться?
— А не стыдно жене священника позволять похищать себя?
Он опорожнил второй бокал.
— Если б ты только знал, как ты смешон!
Священник осушил третий бокал. Он, очевидно, намеревался таким образом придать себе мужества, однако последствия вышли совсем иные: вино развеселило его.
— Эх, стоит ли огорчаться из-за какой-то женщины, — произнес он, — один раз на свете живем, и лучше жить себе в удовольствие!
И он запел:
— Лучше смеяться, чем плакать. Иди-ка сюда, потанцуем.
— Да ты с ума спятил!
— Февадия, не раздражай меня.
Попадья с улыбкой встала из-за стола: она знала, как себя вести. Священник обнял ее за талию, он пел и топал ногами до тех пор, пока она сердито не оттолкнула его от себя.
— Ты пьяный, Михаил, иди-ка спать.
— Пьяный? Я? — Черкавский вдруг глубоко растрогался. — Это только от боли… мне так… так грустно… А тебе разве не грустно, моя кошечка? Что за мир? Что за люди?
Он начал плакать.
— Пойдем, тебе надо уснуть, — сказала его супруга, к которой снова вернулась вся ее прежняя сила, а с ней и власть над ним. — Ты слышишь, я хочу, чтобы ты шел спать.
— Конечно, конечно, если ты хочешь, — но только ради тебя.
Февадия без долгих препирательств подхватила его под мышки и потащила в спальню, а Черкавский дорогой опять принялся петь:
На следующее утро Феофан тихонько воротился домой. Он выглядел сконфуженным и одновременно рассерженным, когда вошел в комнату Зиновии, которая в этот момент сидела перед зеркалом и делала прическу.
— Хорошенькую же историю ты мне нынче устроила, — заговорил он. — Я оказался в дурацком положении. С какой целью ты все это сделала? Не понимаю, чего ты хотела достичь.
— Чего я хотела? — промолвила Зиновия, не обращая на него особого внимания. — Наказать тебя.
— Разве не ты сама предложила мне поухаживать за Аленой?
— Потому что хотела тебя испытать. Теперь ты наконец понимаешь? Но если ты думаешь, что после всего случившегося я позволю тебе еще и бросать мне упреки, то ты ошибаешься. Убирайся! Я больше не желаю тебя слушать.
— Зиновия!
— Убирайся! — Она сверкнула глазами и топнула ногой. — Ты еще здесь? — спросила она, закончив прическу.
— Прошу тебя.
Она вытолкала его и заперла дверь.
Вскоре после этого прибыл Онисим. Сначала он постучался в дверь Натальи.
— Мой барин уехал в Лемберг, — сообщил он, — по делам. И поручил мне передать вам сердечный привет, милостивая барышня.
— Когда же он вернется обратно? — печально спросила Наталья.
— Через несколько дней.
Ту же самую весть старик затем сообщил Зиновии, правда, не присовокупив привета.
— Что за дела у него могут быть в Лемберге? — удивленно спросила она.
— Этого я не знаю.
— И больше он ничего не просил мне передать?
— Ничего.
Зиновия рассердилась на Сергея, но в настоящий момент тот был на недосягаемом расстоянии, поэтому она выплеснула всю досаду на Феофана. Она встретила его в салоне, и запутавшийся в амурных сетях повеса тотчас начал просить у нее прощения.
— Я избаловала тебя, — сказала Зиновия, — но впредь буду обходиться с тобой, как ты заслуживаешь. Мне нужен такой молодой человек, который с восторженной мечтательностью склонится к моим ногам, и, поскольку ты вел себя со мной слишком высокомерно, я позволю ухаживать за собой кадету.
— А я должен спокойно на это смотреть? Ты вполне могла бы рассчитывать на меня…
Зиновия расхохоталась и, все еще продолжая смеяться, уселась за письменный стол Менева, набросала на листе бумаги несколько строк к Леперниру, запечатала конверт, помахала адресом под носом у Феофана и затем велела Ендруху немедленно отвезти письмо.
Когда во второй половине дня Лепернир в самом деле прибыл, Феофан побледнел.
— Как славно, что вы пожаловали, — молвила Зиновия и протянула кадету руку. — Мне хотелось бы переговорить с вами наедине, пойдемте.
Она отвела Лепернира к себе в горницу. Феофан метнул на нее гневный взгляд, но препятствовать не осмелился.
— Хочу предупредить вас, — начала Зиновия, — что знаки внимания, которые вы оказываете госпоже Меневой, слишком бросаются в глаза и могут ей навредить. Аспазия просит вас отныне проявлять крайнюю осторожность. Поэтому, чтобы отвести всякие подозрения, мы с ней решили, что вы пока поухаживаете за мной.
Аспазия была уже поставлена в известность, и тем же вечером кадет начал буквально осаждать Зиновию.
Феофан сидел за столом, кусал ногти и наблюдал за этой парой, которую его присутствие нимало не беспокоило. На следующий день он вернулся в город, поскольку возобновились занятия. Мрачно насупившись, сидел он на школьной скамье, разрабатывал тысячи планов мести и снова их отбрасывал, а с наступлением вечера искал забвения, кочуя из одного заведения в другое с Данилой и Василием: пил, играл, буянил, балагурил с симпатичными дивчинами и колотил бедных евреев, на свою беду попадавшихся ему на пути.
Однажды утром он получил письмецо, отправленное здесь же, в окружном городе, и написанное измененным почерком: