«Если вам любопытно, приезжайте сегодня — незаметно — к десяти часам вечера в Михайловку».
Ему даже в голову не пришло, что эти строки продиктовала маленькой Софье сама Зиновия.
В условленный час он был в Михайловке. Оставив лошадь у корчмы, пешком через сад прошел к родительскому дому. Все окна, кроме окна Зиновии, были темны. Он тихонько взошел на крыльцо, мало обрадованный подобным сюрпризом, и в прихожей натолкнулся на Софью.
— Что, все уже легли спать? — смущенно спросил он.
— Нет, барин с барыней в усадьбе священника.
— А тетя здесь?
— Какая тетя?
— Госпожа Федорович.
— Да, она здесь, но не одна.
— Кто у нее?
— Молодой кадет.
Феофан сунул Софье в руку серебряный гульден и приказал вести себя тихо. Затем на цыпочках поднялся по лестнице. Перед дверью Зиновии сердце у него начало учащенно биться. Он сделал глубокий вдох и вошел в комнату.
Зиновия в белоснежной ночной сорочке и надетой поверх нее кацавейке из синего шелка, отороченной горностаем, сидела на диване рядом с кадетом.
— Я не помешал?
— Нетактично, — ответила Зиновия, — столь бесцеремонно врываться: обычно сперва стучат.
— Я даже подумать не мог…
— Я запрещаю вам делать мне подобные замечания! — крикнула Зиновия.
— Вы ведете себя как мальчишка, — произнес Лепернир, поднимаясь с дивана и пристегивая саблю.
— На эту тему мы с вами еще потолкуем, здесь для этого не место.
— Как вам будет угодно.
Лепернир отвесил рыцарский поклон Зиновии и вышел. Вскоре послышался топот его лошади, галопом скакавшей к воротам.
— Ты хочешь довести меня до безумия? — заговорил теперь Феофан.
— Если б ты знал, как меня забавляешь, — ответила Зиновия, — ты лучше бы скрывал свою ревность.
— Стало быть, ты непременно желаешь, чтобы один из нас пролил из-за тебя кровь?
— Кто знает, может, именно к этому и сводятся мои планы.
Зиновия встала и позвала Софью.
На следующий день Феофан и Лепернир дрались на саблях, проводить пистолетную дуэль не позволил майор. Противники встретились в полковом фехтовальном зале и были немало удивлены, обнаружив там Зиновию, весело и кокетливо болтавшую с офицерами.
При первом же выпаде Лепернир получил удар по предплечью. Схватка была остановлена, противники пожали друг другу руки, и комедия на этом закончилась. Когда Зиновия возвращалась домой, Феофан скакал верхом рядом с ее санями. Она демонстративно не замечала его.
— Прошу тебя, только одно слово, один взгляд! — умолял Феофан.
Зиновия смотрела на раздольный, мерцающий снеговой ландшафт и не реагировала.
— Тебе требовалась кровь, теперь ты довольна?
Никакого ответа.
— Может, ты хочешь, чтобы я пустил себе пулю в лоб?
Зиновия плотнее укуталась в меха, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
— Зиновия! Я буду биться с каждым, кого ты одаришь хоть словом, хоть улыбкой: с Сергеем, Винтрелихом, с Каролом, а если понадобится — даже со своим отцом.
Тут она не выдержала и расхохоталась:
— Ну до чего ты смешон! Чего ты, собственно, от меня хочешь?
Она велела остановить сани.
— Ничего, только бы ты простила меня, — сказал Феофан.
— Хорошо, но это в последний раз. Если ты хоть раз еще станешь мне докучать, я собственноручно заряжу тебе пистолет.
Она улыбнулась и протянула руку, которую он осыпал пылкими поцелуями.
39. Идет дождь
Капризы — это порода добрых или злых фей.
С недавних пор наступила оттепель, снег растаял, и одновременно зарядил холодный нескончаемый дождь. Дороги превратились в грязевые реки, отвратительная серо-синяя завеса опустилась над миром. Все, как пленники, сидели по домам: казалось невозможным выехать куда-то в повозке, и тем более никто не рискнул бы ступить за порог пешком.
Зиновия пребывала в скверном расположении духа, она весь день зябла и, что было еще хуже, ужасно скучала. Сергей находился в отъезде, гости отсутствовали, и у нее даже не осталось, что почитать. Поэтому она, накрывшись горностаевой шубой, просто лежала на диване и вынашивала коварные планы.
Словно по щучьему велению, вдруг явился из города портной — Либман Адлер. В первую минуту Зиновии от отчаяния пришла в голову идея заказать себе новую кацавейку. Но затем — вероятно, с целью внести некоторое оживление в гнетущее одиночество Михайловки — она начала делать пугливому портному такие намеки, которые повергли беднягу в крайнее замешательство.
— Барышня Менева уже расплатилась с вами по счетам?
— Нет, еще не расплатилась, ну да особенно торопиться ведь некуда…
— А барышня Лидия?
— Тоже нет.
— Но госпожа-то Менева, без сомнения, все оплатила?
— Нет, она тоже этого не сделала.
— Я вам, дорогой Адлер, кое-что скажу по секрету: постарайтесь поскорее получить свои деньги.
— Как? Что? Сударыня ведь не имеет в виду?..
— Я вам ничего не говорила, однако мне вас жаль.
Либман Адлер артиллерийским снарядом полетел обратно в окружной город, и очень скоро каждый, кто имел должников в Михайловке — а таких оказалось немало, — знал, что дела Менева очень плохи и что настало время предъявить счет.
На следующий день погода стала еще мрачнее и безотраднее, настоящий океан омывал желтыми глинистыми волнами Михайловское поместье, и у всех в доме были неприветливые угрюмые лица. Особенно у Менева, который наконец выкроил время, чтобы подумать и посчитать, и которому в результате сделалось очень не по себе. Оставшись после завтрака наедине с Зиновией, он сперва глубоко вздохнул, а затем начал делиться с ней своим горем.
— Не представляю, где мне взять денег, — признался он. — Если так и дальше пойдет, я в скором времени разорюсь.
— Достать для тебя деньги — сущий пустяк, — ответила Зиновия. — У меня с собой несколько сот гульденов, которые я с удовольствием предоставлю в твое распоряжение, но ты должен положить конец бессмысленному расточительству. В противном случае мои деньги окажутся лишь каплей в море, и не пройдет года, как в Михайловке тебе не будет принадлежать ни гвоздя.
— Я много проиграл, вот что.
— Главная причина в том, что твоя жена не хозяйка, и Наталья не занимается ничем, кроме чтения романов. Разве ты не видишь, как тебя обворовывают, как все хозяйство приходит в упадок? Ни одного целого бокала не осталось, ни одной тарелки. Каждый делает, что ему заблагорассудится. Эконом в твоем имении разыгрывает из себя барина и обирает тебя, как разбойник с большой дороги. А скотина в каком состоянии? Закрома пусты. Только оглянись вокруг — ты придешь в ужас.
— Я это и так знаю, я все знаю.
— Значит, пришла пора действовать: покажи им всем, кто здесь хозяин.
Этого было достаточно, Зиновия надолго обеспечила себя развлечениями. Менев метался по всему дому, как разъяренный лев, вскрывая самые различные безобразия и злоупотребления. Последовал ряд захватывающих сцен — с Аспазией, Натальей, Квитой, Тарасом. Сыпались проклятия и брань, ручьями текли слезы. И в самый разгар этого переполоха во двор вкатили три крытые повозки, из которых выбрались евреи в черных лапсердаках, с лоснящимися пейсами. Каждый из них незамедлительно предъявил множество счетов. Стукам, казалось, конца и края не будет: стучали в дверь Аспазии, потом — Лидии; потом — к Наталье и опять к Аспазии; и всякий раз за стуком следовало смущение хозяйки, ее отговорки и обещания, но не деньги.
Евреи пошушукались и всем скопом направились со своими счетами к Меневу. Только теперь тот полностью осознал бедственность положения, в котором оказался, и серьезность грозящей опасности. Зиновия дала ему двести гульденов, но они в один миг утекли у него сквозь пальцы. Он отделался от злосчастных кредиторов мелкими суммами: этот получил пять флоринов, тот — десять гульденов, в зависимости от величины долговых обязательств. Евреи причитали и хныкали, но в конце концов удовольствовались и этим, после чего три повозки медленно пустились в обратный путь.