Я задумчиво слушал, терпя удары… Может, она права? Что заставило меня так поступить — самолюбие или моя любовь к Андре, родившаяся после ее смерти?
Сильви с трудом переводила дыхание и вновь осыпала меня ругательствами, сопровождая их градом ударов.
— Нет, — произнес я, — любовь… Я в этом совершенно уверен!
Ее ярость достигла предела.
— Ну что ж, не спешите радоваться! О том, что вы были жалким рогоносцем, все-таки узнают! Узнают! Самое лучшее письмо я вам не показала!Оно у меня дома, в моем секретере! Попробуйте-ка, достаньте его! Слава Богу, я вас знаю… Я знала, что вы способны на это! Вы слышите, Бернар Сомме! У меня есть третье письмо!И какое пикантное, если бы вы знали! Его прочтут на суде! Вы были женаты на дряни! И это станет известно! И вы будете выглядеть настолько смешно, что вас даже не оправдают!
Ее голос прервался. Руки опустились. Она была на грани обморока.
Я закрыл глаза, стараясь сосредоточиться… Понять! Опять эта великая проблема: понять! Понять все, чтобы суметь предпринять эффективные действия. Третье письмо! У нее в секретере! Третье письмо… Кто же может взять его там? Ни я, ни кто-либо другой. Только она знает! Только она может!
Я вскинул руки к ее шее, уколов мимоходом ладонь острым кончиком старомодной броши… Но я не обратил внимания на эту боль. Мне надо было действовать быстро, прежде чем она закричит, а главное — до того, как прибежит надзиратель. Быстро!
Она схватила меня за запястье. Слишком поздно. Я сдавил пальцами ее худую шею. Она была не в силах заставить меня разжать руки. Она стонала, мерзко хрипела, и от этих звуков у меня мутилось в голове. Я смотрел, как она умирает, с какой-то безумной напряженностью во взгляде; так смотрят на подыхающую гадюку, душа ее и думая при этом, что если не прикончишь ее, она убьет тебя.
Только тут все было несколько иначе. Ибо, если я не прикончу Сильви, я буду спасен! Спасен, благодаря этому гадкому письму, которое она хранила у себя!
Она широко открыла рот и — удивительная вещь! — хрипы прекратились. Закатились глаза, и стали видны одни белки.
Наверное, она уже была мертва, но я продолжал сжимать ее шею. Я хотел быть совершенно уверенным. Запас прочности, так сказать! Деловым людям это знакомо. Запас…
Теперь она была действительно мертва.
Я отбросил ее на кровать. Ее голова ударилась о стену.
Наступила полная тишина, нарушаемая лишь беспорядочным биением моего сердца и шумом воды, по-прежнему струйкой текущей из открытого крана.
Я выпил немного воды. Смочил горящее лицо… Затем проверил, не осталось ли в унитазе бумажных клочков… Не осталось. И тогда я направился к двери.
В этот момент усач появился сам.
— Визит закончен, — сказал он игривым голоском.
В ту же секунду он заметил на постели скрюченное тело Сильви.
Его взгляд затуманился, словно ему внезапно ужасно захотелось спать.
Глава XVI
На этот раз секретарь следователя Лешуара явно считал, что я заслуживаю интереса, и не мог отвести от меня глаз.
Что касается следователя, он тоже держался иначе. Теперь я был вполне серьезный клиент для него…
— Итак, вы не желаете объяснить мотивы, побудившие вас совершить новое преступление?
— Мне нечего сказать, господин следователь…
— В таком случае мне придется прибегнуть к методу дедукции!
Он был непрочь, этот славный следователь, в очередной раз продемонстрировать свои маленькие таланты, полезные в компании. Публика, которую он мог поразить, была весьма немногочисленна, но ему этого было достаточно. То был человек скромный и честный. Он не стремился к рекламе.
— Сомме, здесь у меня (и он принялся похлопывать по одной из своих бесчисленных зеленых папок) показания мадам Фуко-матери…
Что же могла сказать эта старая ворчунья?
— Несчастная женщина, — продолжал следователь, который любил общепринятые формулировки, — рассказала нам о существовании неких писем, написанных вашей женой… Писем, которые ее дочь якобы смогла раздобыть.
Я словно получил удар в печень; меня замутило и все внутри оборвалось. Неужели волею судьбы и смерть Сильви окажется такжебесполезной?
Лешуар потирал свои ухоженные руки с ярко проступающими венами.
— По словам мадам Фуко, писем было три. Позавчера мадмуазель Фуко принесла в тюрьму два. Впрочем, в вашей камере обнаружена папка с надписью: «Письма мадам А.С.». Она пуста… Стало быть, вы эти письма уничтожили. Ваш адвокат Сильви Фуко хотела вам помешать, и вы ее задушили, не так ли?
Я ничего не ответил. Он подождал мгновенье, уставившись на меня, подобно индюку. Секретарь перестал записывать. Видя, что я упорствую в своем молчании, следователь заговорил снова.
— Ладно! Считаю нужным кое-что сообщить вам. Мадам Фуко передала нам третье письмо, которое ее дочь положила в свой секретер…
Я устремил взгляд на окно с белыми в желтоватую полоску занавесками, засиженными мухами. За этими лоскутами шумел бульвар дю Пале со своими многочисленными прохожими, продавцами газет, со своими автобусами и пивными… Целый мир, навсегда утраченный для меня…
— Я раздобыл образец почерка вашей жены. Передал письмо на экспертизу графологу. Он категорически утверждает, что речь идет о фальшивке. О бесспорной фальшивке, хотя и прекрасно изготовленной. Мне неизвестно, где мадмуазель Фуко достала эти письма… Возможно, вы согласитесь меня проинформировать?
Я встал со стула. В глазах следователя мелькнул страх. Быть может, он подумал, что я собираюсь совершить новое преступление. А мне просто захотелось размять ноги.
Фальшивка! Фальшивка! Андре не была любовницей Стефана! Андре до самой смерти осталась любящей и верной супругой… Я все же убил свою жену, а не чужую любовницу!
Значит, этому желтому дьяволу Ли пришла в голову мысль подделать письма и таким образом подзаработать?
Да нет же! Ли! Что за идея! Сильви — да! То была ее находка! Деньги, которые она раздобыла, предназначались фальсификатору, а не шантажисту! Моя интуиция подсказывала мне, что я не ошибаюсь. Ибо я знал Сильви так же хорошо, как она успела узнать меня! А может, даже лучше!
Она любила меня до такой степени, что ради меня готова была навлечь на себя позор! Она сама придумала проникнутые страстью, потрясшие меня слова.
Она сказала, что получила письма от слуги, поскольку это было наиболее правдоподобное объяснение.
Как же она могла пойти на такое?
Нет, все мы решительно на грани полного упадка! Все люди: будь то заключенные или тюремщики, судьи или адвокаты, убийцы или палачи! Все мы, с нашими страстями и страхами, с нашими обманутыми мечтами и нашими иллюзиями, живучими как сорняк! Все, все! С грузом лжи и несовершенных преступлений на душе!
Я обратил внимание, что кабинет следователя совсем невелик, и мне достаточно трех шагов, чтобы его пересечь. Я вернулся на место. Уселся, положив ногу на ногу, и взглянул на своего собеседника, будто видел его впервые.
— Что вы можете сказать, Сомме?
Я уставился на его черный потертый галстук, в котором он был похож на вдовца.
— Что я могу сказать, господин следователь?
Боже, какой же это был трудный вопрос! Что мог я сказать?
Я подумал о могиле Андре, которую так никогда и не увижу… О могиле, где покоился прах порядочной женщины.
Не это ли — знаменитый сад, удобренный моими преступлениями?
Теперь у меня было право целиком предаться собственному малодушию. Другие все решат за меня.
— Я могу сказать, господин следователь, что наконец я счастлив…