«Познакомить тогда хотел… какая эта Мила… Наверное, и правда необычная. … А как я вообще теперь буду..? Кто я?? … Неважно, только бы узнать, как Ксюша… плачет, наверное…»
– … Рисует, красиво рисует. Всегда хвалю ее. Знаешь, любит мне картины свои показывать. Сейчас, правда, уже не показывает. Молчать надо было. А я же не могу молчать. Она их странными рисует, – Всеволод поднял глаза на рядом сидящего мужчину. – Знаешь, такие люди у нее овальные, как снеговики, и, знаешь, все на одно лицо – глазки маленькие, ротика почти нет, и главное, я глянул на ее картины повнимательнее, а там все люди без ушей. Как так? Я спрашиваю, значит: «А почему люди без ушей?». А она как раскричалась: «Не понимаешь! Не понимаешь! Это так надо!», ну еще много модных слов добавила. Ну не знаю. У меня на проектах люди с ушами. Я, значит, как болван, старательно всю проекцию вывожу до мельчайших точек, а оказывается сейчас уши – это не модно, оказывается, уши людям не нужны! Надо подумать об этом на досуге. Может, надо разнообразить людей-то… Ритка, вон, с ушами же. Рита! Как думаешь, нужны человеку уши? – он привстал и подошел ближе.
Рита заморгала, показывая положительный ответ.
– А моя обиделась. Теперь не показывает мне свои картины. Закрывается. Сделала себе мастерскую на втором этаже, возле нашей спальни. Закроется и сидит, рисует. Все свои картины туда перетащила и не показывает. Ну, пусть рисует. Че там? – Всеволод опять подошел к напарнику, куда-то глянул и сделал очередные пометки на листе. – Так вот. Недавно спать лег, зову ее значит, намекнул на супружеский долг, а она из-за двери кричит, сейчас, мол, скоро приду, ложись. Ну я задремал уже, слышу за стеной шорохи какие-то, а потом вроде что-то попадало. Я такой лежу, значит, весь из себя, и тут вдруг задумался. Там у нее апартаменты-то большие. Две комнаты, площадь ого-го, ванная там, санузел. Я привстал такой, и думаю: «Может, она туда любовника поселила? А я тут лежу, отдыхаю…». Я такой поднялся, и стучу к ней, говорю: «Дверь открой». А она в ответ: «Жди, давай, скоро приду». Я схватил, что под руку попалось, короче говоря, выбил дверь. Она там вся в краске, сидит, рисует – нет любовника. Я обошел все! Не было, точно вам говорю. Хотя… Может спрятаться успел. Мало ли. Может, ловкий такой. Может, он человек-птица, ширк, и улетел в окно, а я, как дурачок, бегаю, его ищу. Ну не нашел его все равно. Такой вот результат.
Рита увидела, что мужчина-напарник, склонившись над своими чертежами и мониторами, улыбается очередной истории Всеволода.
– А она обиделась. В слезы сразу. «Не доверяешь мне». Ну, там… пообзывала меня… Хорошая она. Очень хорошая. Хорошо, что встретил ее. Думал, никогда больше не женюсь. Наташку любил очень. Хорошо жили. Хотя… Как хорошо… Как все, – Всеволод привстал со стула, и стоял, издалека посматривая на чертежи в руках и на лежащую Риту. – Когда моя жена умерла… Ну что я… Приду с работы и хожу по квартире. Забухал бы, да не склонен к спиртному. Оно для меня, что есть – что нет. Одинаково. Я тогда одного хотел. Хотел зайти на кухню и снова увидеть свою жену. На одну минуту. Хотя бы на одну минуту. Даже не разговаривать с ней, а просто зайти и увидеть ее, как обычно, занимающуюся своими там кулинарными делами, или, чтобы она просто мыла посуду… просто мыла посуду. Просто зайти и увидеть. Мне тогда ничего не нужно было.