Добранецкий пожал плечами.
— Совершенно безнадежный случай. Один шанс из ста.
Когда Вильчур надевал халат, за окнами раздавались крики все громче и громче. Доктора улыбнулись и поняли все без слов. Однако Кольский заметил:
— Все-таки люди ценят искусство больше, чем здоровье. Ни одному из нас не подготовили бы такую овацию.
— Вы забываете, коллега, о профессоре Вильчуре и его популярности, — бросил Добранецкий.
— Популярностью я обязан не тому, что являюсь доктором, а тому, что был пациентом, — ответил Вильчур и вышел из кабинета. Сразу же после него ушел Кольский.
Добранецкий тяжело опустился в кресло. Его лицо как бы застыло в сосредоточенности. Спустя минуту нажал кнопку звонка. Вошла медсестра.
— В какую палату поместили Доната? — спросил он.
— В четырнадцатую, пан профессор.
— Моя операция в час?.. Прошу проследить, чтобы уведомили доктора Бернацкого. Спасибо, пани.
Когда сестра вышла, он встал и посмотрел на часы. Подождав полчаса, доктор вышел. На первый этаж вела широкая мраморная лестница. Четырнадцатая палата была рядом с ней. Он постучал и вошел. Донат переодевался с помощью сестры. Увидев Добранецкого, он весело приветствовал его:
— О, профессор! Как я рад видеть вас. Будете меня сегодня зарезать.
— Добрый день, маэстро. Выглядите вы хорошо, — задержал руку певца в своей. — Но почему вы говорите это мне? Вы же сами пожелали, чтобы вас оперировал Вильчур. Не доверяете, дорогой маэстро, своему старому доктору.
— С полным доверием к вам, пан профессор, — натянуто улыбнулся Донат.
— Оставим в покое эти вопросы, — с легкостью согласился Добранецкий. — Лучше расскажите мне, как поживаете. Разумеется, не о своих артистических успехах — этим пестрит вся пресса, — а вот как насчет личных дел? Вы по-прежнему безудержно пользуетесь успехами у женщин?
Донат искренне рассмеялся:
— О, этого всегда мало! — у него загорелись глаза.
— Вы должны оберегать свое сердце от женщин в прямом и переносном смысле слова, — пошутил Добранецкий.
И у доктора были основания говорить так. Несмотря на свой цветущий вид, почти атлетическое сложение, живой темперамент, Донат с детских лет не отличался здоровым сердцем. Его мать, пользуясь дружескими отношениями с Добранецким, неоднократно обращалась к нему за советом по поводу здоровья сына.
Донат оживленно рассказывал как раз о каком-то своем новом приключении, когда постучали в дверь. Вошла доктор Каньская. В соответствии с распорядком она должна была осмотреть уже подготовленного к операции пациента. Однако, увидев у пациента профессора, задержалась у двери.
— Вы меня ищете? — спросил Добранецкий. — Хорошо, что увидел вас. Будьте так любезны, осмотрите там моего старичка. Вы знаете, палата 62. Скоро ему на операцию. Пара общеукрепляющих уколов, если сочтете нужным, пригодилась бы ему. Спасибо вам, поспешите.
Доктор Люция хотела о чем-то спросить, но Добранецкий уже повернулся к Донату:
— И что же дальше, маэстро?
— Очень красивая девушка, — заинтересовался Донат. — Она доктор?
— Да, это наш молодой терапевт, — объяснил Добранецкий.
Спустя несколько минут появился доктор Кольский с санитаром.
— Уже пора, маэстро, в операционную. Операция началась в точно назначенное время.
Операцию нельзя было отнести ни к разряду сложных, ни к тяжелым. Однако с целью безопасности для горла пациента местная анестезия была противопоказана, и Доната подвергли общему наркозу.
Ассистировали доктор Янушевский и доктор Кольский. Яркий свет прожектора отражался в зеркальном диске и освещал горло оперируемого изнутри. С правой стороны, за железой, выступала более темная, чем слизистая оболочка, опухоль в форме половинки лесного ореха. Правда, сейчас она не мешала пению Доната и, как доброкачественная опухоль, не могла угрожать его здоровью, однако в последнее время увеличивалась, поэтому безопаснее было ее удалить. По возможности нужно было разделаться с двумя небольшими спайками, оставшимися после прошлогоднего воспаления горла. Все вместе по расчетам профессора Вильчура не должно было занять более 25–30 минут.
В тишине операционного зала электрические часы с неизменной точностью выбивали секунды. Большая стрелка как раз приближалась к одиннадцатой минуте, когда доктор Кольский, следивший за пульсом пациента, резко повернулся к стоящей за ним сестре и сделал нетерпеливый знак рукой.
Слов не нужно было.
Опытные пальцы сестры уже наполнили шприц, и спустя минуту игла погрузилась под кожу пациента. Пробежали еще две минуты, и процедуру нужно было повторить.