Прокоп пожал плечами.
— Как же я могу взять тебя, пустить в дом чужого человека?
— Я и не напрашиваюсь.
— И правильно делаешь. Ни я, никто тебя тут не знает, сам понимаешь. Может, ты и хороший человек, без злых задумок, а, может, и плохой. Даже твоей фамилии не знаю и откуда ты родом.
— Фамилия моя Антоний Косиба, а родом я из Калиша.
— Кто знает, где этот Калиш.
— Далеко, конечно.
— Свет большой, — вздохнул Прокоп, — и люди разные.
Воцарилось молчание, а спустя какое-то время, мельник спросил:
— А что же ты ходишь и места себе нигде не согреешь? И дома у тебя нет?
— Нет.
— И бабы своей?
— Нет.
— А почему?
— Не знаю. От баб ничего хорошего не дождешься.
— Что правда, то правда, — согласился Прокоп, — от них только соблазн и заботы. Но жениться нужно всегда. Это закон Божий.
И подумал старый Прокоп, что для него этот закон оказался жестоким. Правда, родила ему жена трех сыновей и дочку, но не на радость, а только на горе.
Его мысли прервал незнакомец.
— Правда твоя, ты не знаешь меня, но я у людей работал. У меня и свидетельства есть, можешь прочитать.
— И читать не буду. От этого никакого толку.
— Документы у меня тоже в порядке. Если бы вором был, то не работу искал бы, а что бы украсть, да и в тюрьме давно бы сидел, а я уже двенадцать лет хожу. Был бы вором, негде мне было бы и спрятаться, потому что нет у меня никого близкого на всем белом свете.
— А почему нет?
— А у тебя есть? — спросил странник.
Мельника это рассердило.
— Как это? У меня семья.
— Но если бы, не дай Бог, они вымерли, то нашел бы близких? Нашел бы доброжелательных, сердечных, которые помогли бы тебе в беде?..
Незнакомец говорил как бы с горечью и смотрел прямо в глаза Прокопу.
— Ни у кого нет близких, — заключил он, а мельник ничего не ответил.
Первый раз в жизни ему подали такую мысль, и она показалась ему правдивой. Еще дружелюбнее рассматривал он этого человека.
— Что там люди обо мне говорят или думают, — сказал мельник, — мне все равно. Наверное, и тебе баек наговорили. Но я сам знаю, как надо жить. Ни зла, ни беды никому не желаю. Кто придет ко мне, голодным не останется! Клянусь Богом! Так и тебе скажу, хлеба у меня хватит и для тебя. Определенно и то, что и в канаве ночевать я тебе не позволю. Угол найдется, но работы у меня для тебя нет. Я тебе скажу так ты показался неглупым человеком, а, может, и порядочным. Но мне нужен здоровый, сильный и молодой работник, а у тебя уж годы не те…
После этих слов незнакомец молча встал. В нескольких шагах от дома лежал в траве мельничный камень, треснувший наполовину. Наклонившись над ним, подложил ладони под одну половину, расставил ноги, уперся и поднял его. Подержал так с минуту, молча глядя на мельника, после чего бросил, аж земля загудела.
Прокоп медленно набивал свою трубку. Незнакомец сел рядом, и вынул из кармана папиросу и закурил.
— Вот и полдень наступил.
— Да, — подтвердил незнакомец, взглянув на солнце.
— Пора обедать. Что же эти бабы в святой день порядка не придерживаются?
Бабы, однако, придерживались, потому что как раз в этот момент раздался тоненький голосок девочки.
— Дедушка! Обед!
— Пойдем, поешь с нами, что Бог дал, — пригласил Прокоп, вставая.
— Да вознаградит тебя Бог, — ответил незнакомец и пошел за ним.
Из сеней входили направо через высокий порог в комнаты, а налево еще через более высокий — в большую кухню, которая служила одновременно столовой и в которой жизнь продолжалась целый день. Почти четвертую часть ее занимала большая печь, выбеленная известью. Она дышала жаром. Внутри, булькая и наполняя воздух запахом вкусной еды, чернели потрескавшиеся чугунки. На печи и на пристроенных лежанках, где зимой спали старики и дети, сейчас лежало какое-то старье.
Обшитые досками стены украшали сотни цветных иллюстраций. В углу висела золотистая икона, убранная разноцветными бумажками, а перед ней горела маленькая масляная лампада, висящая на медных цепях.
В том же углу стоял большой стол, накрытый в воскресенье скатертью из толстого чистого полотна. На скатерти лежал большой плоский каравай хлеба, деревянные и алюминиевые ложки, вилки, ножи и соль в зеленой солонке, на крышке которой были изображены овцы с ягнятами. Вдоль стен тянулась широкая лавка, а над ней полки, прикрытые газетами, вырезанными зубчиками. На полках стояли миски, кувшины, кружки, тарелки, эмалированные горшки и чугуны, а на почетном месте шесть медных кастрюль, сверкающих красным отливом.