- Вижу, сила в тебе немалая, - откликнулся барин. - Дивная. Знаешь, что это все - от них? Он указал рукой куда-то в сторону околицы, но Гай так и не разобрался, куда. - От богов старых. Это они так щедро даром делятся. А ты вот его на воровство...
- Сам бы подумал, куда тратить, когда б дома три голодных рта были, - огрызнулся рыжий, - да и собственный рот не меньше жрать хочет. Чего тебе?
Барин внимательно вгляделся в скуластое лицо, на котором единственным украшением - изумрудные глаза, в коих сила плещется. А так... холоп холопом. И ничего-то дивного в нем нет. Даже девка, и та не останется под вечер, как бы хорошо не пахло сиренью. Этаким в жизни везло мало. А вот то, что дар выпал...
- Сделку предложить хочу, - барин внимательно вглядывался в черты заостренного рыжего лица, сплошь усеянного веснушками. - Выгодную. Заплачу за нее.
- Заплатишь? - Гай никогда не был глупцом. Суровая жизнь и предатель-папка научили его тому, что помочь себе можно лишь самому. Но этот ведь и не помощь предлагает. Как там оно? Сделку? Что ж, выкладывай, барин, что нужно...
- Сила твоя нужна. И служение. Кому? Позже, все позже. Поначалу пробудить ее надобно, да усилить. Как? Вот это-то и оно. Сила твоя на четверых поделена, и лишь ты один с нею справляешься. Другим - одна мука.
- Мамка?
- И сестры. - Знать, по-за чародейтвом дивным барину открывалось многое. - А как объединить все, тогда ворожебником станешь. Мощным. На редкость мощным. Хочешь? Сможешь получить все, чего только пожелаешь. Думаешь, я барином родился? Такой же холоп, как и ты! И воровал так же, только попадался чаще. И били сильнее. Ты все же глаз отводить умеешь.
- А что с ними? - Гай махнул головой в сторону избы, где его ждали три полоумные бабы. - С ними что станется?
- Это как когда. Не стану врать, бывает всякое. Мамку твою не спасти, она и так почти мертва. А вот сестры... этих спасти можно. Дар в них лишь проклевывается. И если изъять аккуратно...
- И мамку спасти надобно, - заупрямился Гай. - Без того не соглашусь.
- Сил потребуется...
- Мамку с сестрами спасти! И хата чтоб новая, на хоромы похожая. Убранство. Сарафаны багровые да еды вдоволь. Это мое слово. Сделаешь - забирай что дар мой, что меня самого. Служить тебе стану, честь по чести. Нет - откажусь!
- Не мне служить, - поправил Гая барин, - Госпоже.
И по-другому засмотрел на рыжего. Ишь, не побоялся за матку просить. Недурен. И страсти в нем - хоть отбавляй. Жалко только, что все это - для Нее!
- А мне все равно, для кого служить! - Вскинулся Гай. - Коль нужен, платите. Сам говоришь, дара такого не сыскать...
- Хорошо, - согласился барин, с прищуром вглядываясь с хлопца, - попробую. Жди меня сегодня ночью у своей избы. И не думай отказаться от слов. Иначе изведу, понял?
- Понял, - буркнул Гай. - А звать-то тебя как?
Барин задумался. Имя свое он почти забыл. За ненадобностью. А еще за тем, что уж давно не осталось никого, кто знал бы его по назвищу. А уж тем паче - звал так.
- Она зовет меня "Слуга", - откликнулся он. - Но ты продолжай "барином" кликать. Так оно всяк веселее.
И он размашистым шагом вышел из избы, оставив Гая в полном недоумении.
Рыжий воротился домой скоро. Его подстегивал странный ужас, что комком сырым засел в горле. А еще - тревога. Не терпелось узнать, все ли в порядке с маткой да сестрами.
Сестры встретили его как обычно. Тихо и ласково. Не тревожны, не печальны. Заговорили, о мамке рассказывая, да еду из рубахи принимая, и лишь тогда Гай немного отошел.
Раздышался.
И рубаху скинул, потому как от волнения взопрел. Облокотился на столик худенький, что вот-вот грозился упасть, развалившись не на доски даже - на щепки, и позволил себя накормить. К маткиной лавке подошел, по волосам слипшимся бережно оглаживая. Наклонился близко к уху:
- Я помогу. Думаю, теперь у меня получится.
И отстранился, взглянув в безумные глаза. Не узнала. И шепчет что-то свое, стеклянными очами водя одинаково что по сыну, что по стенам избы, неотесанным деревом выделанным.
И Гай засомневался: а не причудился ли ему тот барин, что обещался помочь? И хватит ли у него сил? Сомнения превратились в недоверие, а то - в убежденность: вот и он, Гай, сын Доброжира, нынче умом тронулся. Да только тогда все одно. Умалишенному и помирать, видно, легче.
И рыжий отошел к себе в угол, чтобы, улегшись на сбитый сенник, немного отдохнуть. Этак, глядишь, и ночи ждать веселей будет.
Сон хлопца был крепким.
Таким крепким, что он едва разлепил глаза, когда за околицей погасли последние огни. Говор людской стих, оставив на улицах лишь редкий лай худых шавок.