— Майкл, — спросил я, когда тот стоял у штурвала, — ты не жалеешь, что не принял предложения короля Демпаино остаться на Мадагаскаре и жить, как принц, выводя новую расу бестимараканских королей?
— Это не для меня, — ответил он и печально вздохнул. — Такая жизнь долго не могла бы продолжаться. Дочка старого Демпаино хороша по всем статьям, да только беда в том, что я не могу любить одну больше, чем других. Я бродяга и драчун, мистер Пенрит. Говорят, скоро начнется война с Испанией…
Так оно и оказалось, когда мы прибыли в Плимут. И в этой войне мы оба, я и Майкл, нашли себе лучшее занятие, чем праздно проводить время, тратя свою долю добычи, отнятой у пиратов. Но это уже другая история; возможно, я когда-нибудь расскажу о ней на досуге.
Хромой мальчик — теперь уже взрослый мужчина — жив и здоров, и, кажется, мозги у него понемногу выпрямляются; во всяком случае, так утверждает его мать, миссис Мадден, когда я навещаю их в Мадден-Холле.
А Саймон? Что Саймон? Он остается моим верным другом. Мне просто повезло иметь такого делового партнера, как он.
Сочинение Джаспера Пенрита, исправленное и дополненное автором (окончание)
… С утра штормило. Свежий ветер с оста
согнал на небо караваны туч;
лишь иногда случайный солнца луч
играл на шлемах стражи у помоста.
Сегодня, в день Христова Воскресенья,
здесь будет на глазах у горожан
повешен флибустьерский капитан
за все его грехи и преступленья.
Доносит ветер с ближнего причала
клочки тумана с каплями дождя;
придя на казнь пиратского вождя,
толпа вокруг испуганно молчала.
А он стоял и вглядывался в лица
толпившихся на площади людей;
казалось, здесь, на Пристани Скорбей,
собралась вся британская столица.
Здесь было много всякого народа:
ремесленников, стражников, купцов,
воров, монахов, уличных певцов,
бродяг и просто городского сброда.
Он словно среди них искал кого-то:
настойчиво, внимательно, в упор,
так, словно он не слушал приговор
и не стоял под сенью эшафота
и словно не ему предназначалась
зловещая пеньковая петля,
которая по воле короля
над головой преступника качалась…
… Гудел набат, и голос сенешаля*
в толпе народа слышался едва,
но эти монотонные слова
у смертника надежду воскрешали:
— … Покуда правосудье не свершилось,
он может сам решить свою судьбу:
остаться жить, или лежать в гробу, —
король ему дарует эту милость.
Пусть он укажет местонахожденье
сокрытого богатства своего;
король тогда помилует его
и обещает полное прощенье!.. —
Своя судьба для каждого бесценна,
и в жизни всяк свою играет роль:
храбрец и трус, преступник и король, —
вся наша жизнь — одна сплошная сцена!
Как будто ничего не изменилось
в окаменевших узника чертах,
но на сухих обветренных устах
холодная улыбка зазмеилась.
Перекрывавший рокот океана
и яростно грохочущий прибой,
разнесся над притихшею толпой
невозмутимый голос капитана:
— Неужто я, увенчанный грехами,
клятвопреступник, негодяй и вор,
способен отменить ваш приговор,
купив его со всеми потрохами?
Неужто, уважаемые судьи,
нет разницы меж девкой портовой,
не стоящей плевка на мостовой,
и вашим королевским правосудьем?
Ищите жертву вы себе другую,
поскольку я, в отличие от вас,
и перед гробом в свой последний час
ни жизнью и ни честью не торгую!
Я чту закон берегового братства
и с радостью погибну за него;
с собой же не возьму я ничего!
Держи, народ! Здесь — все мое богатство!
И, рассмеявшись громко, с наслажденьем
в судейского чиновника лицо,
он, сняв с руки массивное кольцо,
швырнул его в толпу за огражденьем.
Народ рванул, как брызги из фонтана,
туда, где средь толпившихся зевак,
мальчишек, женщин, нищих и собак
упал тяжелый перстень капитана.
Конечно же, здесь каждому хотелось
заполучить заветный талисман,
и под дождем, что сеял сквозь туман,
жестокое сраженье завертелось.
В толпе мелькали кулаки и палки,
покуда караульный лейтенант,
незаурядный проявив талант,
не разогнал героев этой свалки.
А истинный виновник беспорядка,
казалось, позабыл уж о кольце,
но с пристальным вниманьем на лице
следил за тем, как протекала схватка.
Похоже, он досадовал немного…
Решительным движением плеча
он оттолкнул с дороги палача
и твердо на скамью поставил ногу.
И вновь, с каким-то странным выраженьем
окинув взглядом смолкнувший причал,
он с эшафота громко прокричал,
как некогда командовал сраженьем:
— Теперь, когда я с вами расплатился —
надеюсь, не обидев никого, —
я пожелал бы только одного:
уйти таким, каким на свет родился! —
Пират, удобным пользуясь моментом,
второй ногою на скамейку встал,
как будто вдруг на шаткий пьедестал
он собственным поднялся монументом.
Но тут палач недрогнувшей рукою
петлю ему на шею натянул, —
и в вечность, словно в воду, он нырнул,
в страну теней, забвенья и покоя…