Фаомар косо глянул на гостя, но ничего не сказал. Взял кубок и отхлебнул вина. Сигмон последе вал его примеру, надеясь, что удовольствие от гернийского смягчит горечь разговора.
Скрип половиц застал курьера врасплох, От неожиданности он дернулся, пролил вино и откинулся, нашаривая рукоять сабли… И замер. В дверях стояла женщина — уже не молодая, но еще сохранившая зрелую женскую красоту. Бледность ее лиц; которое ничуть не портили высокие скулы, подчеркивали пышные черные волосы, аккуратно завиты по моде десятилетней давности. Ее большие темны глаза были чуть прикрыты, словно дама из вежливости не решалась смотреть прямо на гостя. Длинное платье, явно сшитое хорошим портным, хоть вышло из моды, но смотрелось замечательно — подчеркивало все достоинства ее фигуры.
— Фимель, — тихо сказал маг и взглянул на Сигмона. — Моя жена.
Сигмон неловко поднялся, едва не опрокинул стул, и поклонился. Он никак не ожидал встретить тут женщину и был поражен. Он думал, что ни дом ни его хозяин давно не ощущали женской заботы. Но ему пришлось удивиться еще больше, когда из-за спины Фимель показалась черноволосая девушка лет восемнадцати. На щеках играл румянец, черные волосы ниспадали шелковистым водопадом на плечи, высокую грудь… Девушка смотрелась намного лучше, выглядела живее, да и платье у нее было значительно откровенней.
— Это Лаури, моя дочь, — сказал маг, и Сигмон, онемевший от изумления, снова поклонился.
Лаури очень напоминала мать, казалась ее молодой копией. Те же черты лица, та же линия плеч… Вот только темно-карие, почти черные, глаза, похоже, достались ей от отца.
Девушка обожгла Сигмона таким взглядом, что ему стало не по себе. В глазах Ишки он сразу прочитал интерес, приязнь, а чуть позже — желание. А в этом взгляде не было ничего, кроме холодного интереса. Лаури рассматривала гостя так, словно он забавное животное. И Сигмону это не понравилось. Он бы предпочел, чтобы дочь мага смотрела на него так же, как дочь старосты.
— Лаури, Фимель, — сказал маг. — У меня гость. Поднимитесь наверх.
Мать и дочь послушно развернулись и вышли из комнаты, не сказав ни слова. Сигмон перевел дух, сел на стул, нашарил кубок с вином и сделал большой глоток. Ему вдруг захотелось обратно в деревню, к тем самым «темным» мужикам. На солнышко.
— Ну что ж, господин курьер, — промолвил маг, поднимая свою кружку. — Думаю, вы сказали все, что хотели, и готовы продолжить свой путь.
— Да. Безусловно, — отозвался Сигмон и одним глотком допил вино.
Намек мага он понял сразу и даже обрадовался ему. Сигмону не терпелось побыстрее покинуть это странное место, он был по горло сыт и магом, и его домом. Поэтому, поставив кубок, он сразу встал, отвесил хозяину поклон и вышел в коридор.
Здесь он на секунду замешкался. В воздухе разлился странный аромат, напоминавший запах увядшей сирени. Именно увядшей. Сигмон сразу подумал, что это духи Лаури. Такой запах подошел бы дочери, но не матери. Слишком игривый и фри вольный, чтобы его «носила» замужняя женщина Но его нельзя было назвать приятным. Необычным интригующим — да. Приятным — нет.
Из дома мага он вышел нарочито медленно, показывая, что ничего не боится, и вразвалочку по шел к диким яблоням. Пройдя мимо деревьев и до бравшись до разросшихся кустов, Сигмон воровато оглянулся и пустился бегом к воротам. Бормоча проклятия, он с разбега перемахнул через забор и прижался к Урагану. Оглянувшись, курьер окинул взглядом неухоженный сад, темный провал двери и да; себе слово, что, вернувшись в город, обязательно зайдет в городскую коллегию магов. Что бы там ни говорил Фаомар, непременно зайдет.
Урагана даже не пришлось пришпоривать. Кош с места рванул в галоп, стремясь, как и хозяин, как можно быстрее убраться прочь от странного дома.
Полуденное солнце заливало дворы яркими лучами, припекало, но уже не жгло. Все же осень ш за горами. Сигмон был этому только рад, — проезжая по опустевшей улице он нежился в солнечном свете, подставлял горячим лучам лицо в надежде, что они изгонят из тела и души неприятный холодок, оставшийся после посещения дома колдуна.
От свежего воздуха и тепла он разомлел и потому не торопился. Но все же, когда впереди показались знакомые ворота, Сигмон подхлестнул жеребца, надеясь, что староста не ушел на поля и дожидается гостя. Поттон действительно его ждал, хоть и не сидел без дела — поправлял покосившийся забор.
Завидев курьера, староста вышел к воротам. Сигмон бросил ему поводья, спешился и. не говоря ни слова, пошел прямо к колодцу, примостившемуся недалеко от дома. Набрав холодной как лед воды, он вволю напился, а потом окунул голову в ведро. Староста тем временем увел разгоряченного Урагана в сарай, служивший конюшней. Вернувшись, он встал за спиной гостя, наблюдая, как тот плещет себе в лицо водой.
— Ну, как?
Сигмон снова окунул голову в ведро. От визита к магу в душе остался неприятный осадок, как от неудачного свидания. Сигмону чудилось, что он пропитался сыростью и затхлостью, царившими в старом доме. Ощущение было на редкость неприятным, и курьер хотел избавиться от него. Холодная вода, увы, мало помогала.
— Поговорили, — бросил он старосте, утирая рукавом мокрое лицо.
— Прошу к столу. Перекусим, господин военный. За едой и расскажете, что да как.
Сигмон не стал отказываться, дорога его утомила, а завтрак, казавшийся таким обильным, таинственным образом полностью растворился в желудке.
Угощение, как и в прошлый раз, было простым, но сытным. К колбасе, овощам и каше добавился домашний рассыпчатый сыр и отменная похлебка из бобов, щедро заправленная обжаренным салом. Ишки и ее матери дома не было: Поттон сказал, что они ушли на поля и вернутся только к вечеру. «К счастью, — подумал курьер, — они успели приготовить обед».
За едой он рассказал старосте о встрече с магом. Поттон слушал внимательно, не перебивал. Курьер не стал дословно пересказывать разговор, лишь в общих чертах поведал, о чем шла речь. Описывая мага, он понял, что уже не верит в его невиновность. Фаомар оказался подозрительным и на редкость неприятным типом. И если еще утром Сигмой был уверен в том, что маг-отшельник не имеет отношения к таинственным событиям в деревне, то сейчас он бы за это не поручился.
Поттон остался доволен его рассказом. Особенно его обрадовало обещание курьера зайти в городскую коллегию магов Вента и доложить о подозрительном отшельнике. Староста разом подобрел, поблагодарил Сигмона за заботу, вышел из-за стола и исчез в сенях. Курьер, удивленный поведением хозяина, пожал плечами и принялся за колбасу. Староста вернулся быстро, и тут же стала ясна причина его отлучки, — в руках он нес большую бутыль с мутной жидкостью, извлеченную, видимо, из тайника. Сигмон вздохнул. С деревенским самогоном он уже встречался, знал, что это такое, и представлял себе последствия. Впрочем, тут же решил, что один стаканчик не повредит — исключительно для того, чтобы смыть мерзкий привкус затхлости во рту.
Они со старостой опрокинули по стаканчику — за успешное завершение дела. Закусив колбасой и поговорив о трудной доле служивого человека, выпили по второму. Третий тоже не заставил себя долго ждать.
Когда бутыль опустела, Сигмону стало все равно — какие маги, где живут и чем занимаются. Хотелось только одного — спать. Сытный обед, усталость и деревенский самогон заставили Сигмона уронить голову на скрещенные руки. Поттон покачал головой, уложил курьера на лавку и сунул ему под голову подушку, набитую лучшим утиным пухом. После чего допил стопку гостя, которую тот так и не одолел, и отправился чинить забор.
Проснулся Сигмон вечером, когда крестьяне стали возвращаться с полей. Пастухи гнали домой скотину, и деревня наполнилась мычанием и блеяньем. Солнышко покатилось в лес, в воздухе повисла прохлада, и деревня разом ожила.
Разминая затекшую спину, Сигмон с ужасом подумал о том, что ему придется провести вечер и часть ночи в седле. К счастью, голова не болела — самогон оказался отменным, да и хорошая закуска тоже помогла. Единственным последствием «угощения» стал приступ необоримой лени. Сигмон сидел на лавке, смотрел на стол и думал, что ему совершенно не хочется уезжать из деревни. По крайней мере, сегодня. Конечно, надо торопиться в Пасам, но ведь у него оставался в запасе целый день. В конце концов, днем раньше, днем позже — какая разница? Никто не оценит его усердия, не стоит себя обманывать. Лишь бы уложиться в отпущенный срок.