Байдевин явно сомневался. Норисса вздохнула и прижала ко лбу запястье правой руки, словно пытаясь разогнать туман, который снова начал окутывать ее разум.
Увидев этот жест усталости, Байдевин положил ладонь ей на руку, и Норисса слабо улыбнулась его заботе. Затем, вопреки своим собственным мрачным предположениям, она спросила:
- Неужели в том, что она говорит, нет ни капли правды? Ты тогда был еще ребенком, а я даже не родилась. Как могут дети судить о том, что было до их появления на свет? Фелея говорит, что только амулет способен навсегда прекратить войну.
- Мало ли что она говорит! - проворчал Байдевин. - Кто она такая, что мы должны верить каждому ее слову? Убийца собственной сестры и узурпатор трона, подлый захватчик! В ее словах не больше правды, чем в словах Джаабена. А уж его-то я знаю хорошо.
Норисса отдернула руку, так как его хватка стала причинять ей боль. Байдевин выпустил ее руку и отошел прочь. Когда он повернулся и посмотрел на нее, она почувствовала его гнев даже с противоположного конца комнаты.
- А что же тогда говорят Боср, Медвин и все остальные? Неужели все они лгут? - несмотря на сильный гнев, голос его был холоден. Норисса поежилась, так как теперь ей задавали ее собственный вопрос. - Вероятно, мы с тобой - просто дети, которые ничего не знают об истории этой войны, продолжал Байдевин, - но есть же и старики, которые помнят, как все было на самом деле. Пусть же она спорит с теми, кто знает подлинную историю и обладает знанием. Да, мы дождемся прихода нашей армии. Пусть народ Сайдры рассудит, правду ли говорит эта ведьма!
Была ли это логика или просто жажда мести, что заставила Байдевина не скрывать свои чувства? Норисса решила, что это не имеет значения. Его стратегический мозг снова указал ей на новые возможности, которые она проглядела. Несмотря на безрадостные и тревожные перспективы, значительная часть ее беспокойства куда-то пропала. Она могла немного подождать. По крайней мере, можно было пока не думать о том, чтобы расстаться с амулетом. Уцепившись за эту приятную мысль, Норисса не стала задумываться о том, что будет дальше.
27
Байдевин сидел и смотрел на спящую Нориссу. Она свернулась калачиком под шкурой даксета, покрывавшей кресло, на котором она просидела все время, пока длился их разговор. Теперь блестящие черные волосы, словно подушка, лежали у нее под головой, одна рука свесилась с поручня. Лоб был прорезан глубокими морщинами, а тело напряжено, словно Норисса каждую минуту была готова вскочить и сражаться. Байдевин послал ей мысленное изображение полей айдроша, колышимых ветром, и пробирающегося между камней ручья, и Норисса немного расслабилась.
Затем он услышал, как в комнату вошла Илла, вошла и остановилась в дверях.
- Госпожа?
Байдевин не ответил. Он продолжал наслаждаться тем, что разум Нориссы так доверчиво открыт для него. Уже довольно долгое время пересекать ее мысленные барьеры не составляло для него никакого труда, а сегодняшней ночью ему показалось, что она сняла все ограничения. Байдевин задумался о том, как далеко в ее разум ему придется углубиться, прежде чем он наткнется на те потайные уголки, которые есть у каждого, спрятанные даже от самого себя.
Но вдруг Норисса была столь же открыта для любого? При мысли о том, что Фелея обнаружит, что проникнуть в разум Нориссы не составляет труда, Байдевин ограничился одним лишь цветущим лугом айдроша, но тут собственные ее тревожные мысли побеспокоили Нориссу, и она проснулась.
Илла подошла к ним, шурша покрывалом, которое она несла с собой. Байдевин не поворачивался к ней так долго, как только позволяла вежливость.
Он знал, что за картину видит Илла: госпожа на кресле, он - на скамеечке для ног, огонь почти погас, в кубке - остатки подогретого вина, которое они пили вместе. В глазах Иллы вспыхнуло и погасло решительное выражение. Это длилось какую-то долю секунды, затем лицо ее снова стало невыразительным. Придерживая покрывало одной рукой, она взяла кочергу и поворошила поленья.
Байдевин понял, что она злится на него. Подав Нориссе вино, он непрошеным гостем вторгся в мир ребенка, в ее царство. Очевидно, ему следовало сделать попытку загладить свою вину. Среди всех обитателей замка ему меньше всего хотелось иметь в числе своих врагов личную служанку Нориссы. Но он устал, к тому же ему было понятно, что само его присутствие продолжает восприниматься как враждебный акт. Сделав рукой знак, призывающий к тишине, он поднялся, собираясь уходить.
- Леди Норисса только что смогла уснуть, - прошептал он.
Лицо Иллы не изменилось, на нем по-прежнему не видно было никакого выражения. Положив в камин несколько коротких поленьев, она ровным голосом произнесла:
- Леди следовало спать этой ночью. Уже светает, и госпожа... - она замолчала, прикусив нижнюю губу и исподлобья поглядывая на Байдевина. Леди Фелея будет ждать госпожу. Моя госпожа должна многому выучиться, чтобы стать королевой.
Байдевин почувствовал себя виноватым, вина обволакивала его, словно не по росту большой плащ, который сковывает движения, мешает быстро двигаться и быстро соображать.
- Будь я проклят! Теперь она сверх меры утомлена, а ей придется встретиться с этой ведьмой!
Теперь Илла выглядела слегка удивленной, и все следы негодования изгладились с ее лица.
- Моей госпоже нужно многому научиться, коли ей предстоит править, объяснила она.
Байдевин принялся сердито расхаживать по полу туда и сюда.
- Слишком многому, я бы сказал. Ей придется за короткое время научиться всему, чему особы королевской крови учатся всю свою жизнь, - и он хлопнул кулаком правой руки по раскрытой ладони левой. - Готов поспорить, что самым длинным уроком будет тот, на котором Фелея лестью или обманом станет искать пути отнять амулет.
Гном взглянул на Нориссу. Тень усталости лежала у нее на лице даже во время сна.
- Это я виноват в том, что завтра у нее будет не слишком много сил, чтобы справиться со всем этим. Я должен пойти с ней, - произнес он задумчиво, и Илла посмотрела на него с надеждой. - Но у Фелеи наверняка отыщется какой-нибудь предлог, чтобы я оказался в это время где-нибудь в другом месте, - горько прибавил он и, чувствуя себя ненужным, вышел из комнаты.
В маленьком саду голос Фелеи сливался в ушах Нориссы в монотонное гудение. Состроив недовольную мину, Норисса отставила кубок с вином, которое показалось ей безвкусным, даже слегка кислым. Возможно, потому, что она позволила себе слишком много вина вчера ночью. В глазах тоже словно песок был насыпан - и Норисса ожесточенно моргала, особенно тогда, когда в глаз попадал луч солнца, случайно прорвавшийся сквозь плотный занавес листьев и веток лирсы. Наконец она закрыла глаза совсем и стала думать об окружающем ее прохладном полумраке.
Случайная веточка защекотала ее по щеке, и она схватила ее рукой. Сорвав несколько листьев, она растерла их между ладонями и поднесла к лицу. Странно. Она открыла глаза и уставилась на раздавленные листья. Резкий и терпкий запах листьев лирсы должен был вызвать слезы у нее на глазах, но она ничего не почувствовала, как ни принюхивалась.
- Норисса!
Голос Фелеи отвлек Нориссу от мыслей и усталости. Фелея сидела, окруженная свитками старинного пергамента, в которых излагалась подробная история и уточнялись границы всех провинций страны.
- Ты не слушаешь меня, Норисса. Как ты собираешься править, если не будешь знать, что за лорд стоит перед тобой?
Тон Фелеи был резок, и за ним угадывалось нетерпение.
- Прошу прощения, - промямлила Норисса. - Я не очень хорошо спала ночью.
- Ты вовсе не спала, - теперь в голосе тетки слышался прямой упрек. Твой полуночный гость не дал тебе отдохнуть.
Норисса удивленно повернулась к Илле, сидевшей подле нее. Та воскликнула: