— И на том спасибо. А твой отец не оторвет мне голову за то, что я его наследника в опасное дело втягиваю?
— Я не наследник, у меня есть старшие братья. И еще… вот!
Развязав лежавший на земле мешок, мальчик достал пергаментный свиток.
Холодное, сухое письмо, в котором Аргидан Золотой Арбалет из Рода Айхашар, властитель Замка Западного Ветра, дозволяет своему младшему сыну Нургидану избрать для себя любое ремесло, какое ему, Нургидану, придется по душе.
Ох, что-то тут не так…
Шенги медлил с письмом в руке. Юный Сын Рода догадался, что мастер не хочет его брать, и в отчаянии бросил последний довод, припасенный, словно кинжал за голенищем:
— И я уже убил Летучего Скорпиона!
Ого, вот это уже очень, очень серьезно! Такой победой мог бы гордиться любой Охотник.
— В самом деле, мой мальчик? И как же ты его убил? Расскажи-ка поподробнее!
Нургидан остановился, словно конь на всем скаку, яростно дыша. Когда наконец заговорил, в голосе зазвенели тоскливая безнадежность и злой вызов:
— Я… я не могу рассказать! И не скажу почему… Но клянусь именем отца, клянусь золой с костра моего деда, я убил эту летучую тварь! И это был честный поединок!.. Ты не берешь меня, Совиная Лапа? Ну и ладно! Все равно стану Охотником! В «Счастливом путнике» остановился Урихо, он возьмет, он научит…
Мальчик подхватил мешок и, резко повернувшись, пошел к воротам, прямой, словно пламя свечи. Голова высоко поднята — не для того ли, чтобы удержать слезы?
— Подожди, — негромко сказал ему вслед Шенги. Мальчик сразу остановился, но не обернулся.
Шенги еще не принял решения, но понял: он никогда не простит себе, если этот гордый, отважный паренек уйдет к пролазам.
Как же выбрать одного из троих? О, вот мысль! Еще одна проверка на смелость!
— Ребята, я забыл предупредить… Моему ученику придется жить под одной крышей со зловещим, недобрым призраком!
— Грайанский десятник, что ли? — презрительно отозвался Нургидан, все еще не оборачиваясь. — Слышали! По-ду-ма-ешь!
— Призрак? — восхищенно взвизгнула Нитха. — Ой, интересно! Как в сказке!
Серые глаза Дайру затуманились мечтательной дымкой:
— А разговаривать с ним можно? Он же, наверное, самого короля Лаограна видел!
Вот и пугай их, такую лихую команду…
Стоп! Что это он, Шенги, сам себе сейчас сказал?
Команду?
Очень, очень интересная мысль! А почему бы не вырастить команду Охотников? Тройку, которая с детства привыкнет действовать как один человек! Учил же Лауруш его вместе с Ульнитой! И как потом хорошо работалось с такой напарницей!
Конечно, денег понадобится уйма, ведь трое на шее окажутся… Ничего! Он все-таки не нищий.
— Ну, что с вами делать, настырная вы банда? Беру всех троих!
Грайанская башня лет триста не слыхала такого ликования. От пронзительных счастливых воплей призрак Старого Вояки, наверное, забился в самый темный угол.
— Ладно, уймитесь, горластые! Цыц, я сказал! Сегодня пойдем в храм и принесем клятву. Нургидан, взберись на ворота, сними решето, пока Серая Старуха на мою голову четвертого ученика не принесла!
5
Это только с парадного входа игорный дом «Путь по радуге» украшен большими светильниками из цветного стекла. Это только у главных дверей девицы в нескромных нарядах бойко жонглируют зажженными факелами, а поэт в пестрой одежде во весь голос читает стихи о лисе-удаче, что, вертя хвостом, бегает от игрока к игроку. Это лишь у порога, раскрашенного в семь цветов радуги, звенят струны в такт речам поэта и сквозь их напев прорываются хриплые крики сидящего в клетке наррабанского попугая: «Пр-риходите! Игр-раем! Игр-раем!»
А заднее крыльцо утонуло в зарослях калины и бузины, буйно заполонивших задворки до каменной полуразрушенной ограды.
Какой-нибудь рачительный хозяин мог бы упрекнуть владельца игорного дома в том, что тот запустил задний двор. Вырубить бы эту поросль, заодно ограду починить. Мало ли кто перемахнет через полуразвалившуюся каменную кладку, прокрадется сквозь спутанные ветви к заднему крыльцу…
Но владелец «Пути по радуге» знал, что делает. Не было в городе вора, который рискнул бы полезть за добычей в игорный дом. Конечно, от погребального костра никому не уйти, но зачем же самому себе поленницу складывать?
А вот от крыльца к ограде сквозь заросли часто скользили тени. Особенно во время визитов стражи. Десятники действовали расторопно и сноровисто, заранее ставили своих людей у входа и под каждым окном, но никогда — никогда! — на пустыре, который отделяла от заднего двора каменная стена. Неписаные правила — самые строгие.
На крыльце стояли двое — дышали ночным ветром, живительно свежим после приторного запаха благовоний, которым был густо насыщен воздух игорного дома. Мужчины не начинали разговор, наслаждаясь тишиной, чистой и ясной.
Наконец один из них, высокий, плечистый, в плаще с наброшенным на голову капюшоном, из-под которого виднелась седая бородка, сухо спросил:
— Принес?
Второй — плотный, коренастый, одетый как зажиточный торговец — похлопал по бархатному мешочку у пояса:
— Здесь. Все три. Деньги?..
Тяжело звякнули золотые монеты. Бархатный мешочек перешел из рук в руки.
— Сколько они у тебя лежали?
— Полтора года. Ты не бойся, ничего им от времени не сделается. Главное — в воду опустить, хоть в ледяную… Впрочем, кого учу, сам лучше меня все знаешь.
— Я? — деланно удивился седобородый. — Мне-то откуда в таких делах разбираться? Я просто посредник. Мне велели достать — я и нашел.
— Мог бесплатно найти, за Гранью. Эх, Урихо! Нацепил бороду из пакли — так тебя и не узнать? Сапоги бы сменил, вон какие приметные вырезные отвороты!
Глухо помянув Хозяйку Зла, Урихо откинул капюшон. Седая борода нелепо выглядела на красивом лице, искаженном гримасой досады.
Торговец с удовольствием наблюдал за произведенным впечатлением.
— Слушай, я не спрашиваю, зачем тебе понадобился такой поганый товарец…
— Вот и не спрашивай, — перебил его Урихо, который уже пришел в себя.
— …но хочу сказать, что я продешевил.
Торговец остановился, ожидая возражений, но Урихо молчал. Нахмурившись, торговец пояснил:
— Не та диковина, чтоб перед соседями хвастаться, верно? Не знаю, зачем ее кто-то покупает, но скоро узнаю. И весь город узнает. Люди кричать об этом будут!
— Не будут. Заказчик на днях уезжает. Если и поднимется крик, то не у нас.
Торговец недоверчиво хмыкнул:
— Может, и так. Я в чужие дела не суюсь. Я скромный, тихий и неразговорчивый. Неужто такие добродетели останутся без награды?
— Особенно неразговорчивость, да? — усмехнулся Урихо. — Ладно, потолкую с заказчиком.
На самом деле он уже принял решение. Дурак торговец подписал себе смертный приговор.
Торговец, не подозревающий, что перед ним уже распахнута Бездна, вслушался в доносящийся из глубины дома женский голос.
— Это Черная Азалия поет?
— Нет, Шелковинка. Черная Азалия сегодня не выступает.
— Азалия — дрянь и ломака! — обиженно поведал торговец. — Я ее на днях в гости позвал, намекнул насчет красивого браслета. Все вежливо, благородно. А она… мало того что хохотала, как гиена наррабанская, так еще Гахтхору наябедничала. Ну, знаешь, торговец рабами. Такой детина, что если приделать к нему колеса — выйдет осадная башня. Кричал, что из меня потроха через глотку выдавит. Как же, испугался я! Не дождется!
Урихо быстро сообразил, что подворачивается удобный случай.
— Гахтхор? — переспросил он. — А я-то думаю, с чего это он сегодня такой мрачный? Сидит у дверей и вином по самую макушку наливается.
— Кто? Гахтхор? — изумился торговец. — Он же вчера… в Наррабан… домой…
— Задержался на три дня. Говорят, из-за Черной Азалии.
Это известие явно не сделало торговца самым счастливым человеком в Издагмире.
— Ах ты, привела же Многоликая! Знаешь, не буду возвращаться в дом, уйду через пустырь. А ты не забудь, потолкуй с заказчиком.