Он вырвался из рук матери и убежал. Наташа осталась стоять, чувствуя себя крайне неловко.
– Я – баба Женя… – задумчиво произнесла Евгения Генриховна. – Прекрасно. Чем дольше живу, тем больше нового узнаю о себе.
Наташа не сдержалась и хихикнула. Свекровь без улыбки взглянула на нее, кивнула и стала величественно спускаться вниз по лестнице.
– Ты представляешь, Тима твою маму назвал сегодня бабой Женей. – Наташу разбирал судорожный смех.
– Ты что, серьезно? – Эдик недоверчиво взглянул на нее. – Откуда он взял такое?
– Да ты же сам и сказал, забыл?
– А, ну да, точно. Елки-палки, я же не думал, что он при ней скажет…
– Эдя, маленькие дети всегда все повторяют. А потом, как ему еще ее называть?
– Ну, хотя бы тетя Женя, что ли… Тьфу, тоже звучит как-то… не очень. Наташ, и как мама отреагировала?
– Да, по-моему, с юмором. Во всяком случае, не рассердилась.
Эдик задумался, потом погладил жену по руке.
– Знаешь, пусть называет ее бабой Женей. Есть у меня слабая надежда, что у мамы запустится механизм любви к внукам.
– Но ведь Тима не ее внук, – возразила Наташа.
– Теперь – ее, – решительно сказал Эдик. – Вот пусть и привыкает. Честно говоря, мне кажется, что через год она с Тимошкой так будет нянчиться, что мы ее оторвать от него не сможем.
Наташа в сомнении покачала головой – подобная перспектива казалась ей очень и очень маловероятной. Хотя… чем черт не шутит?
Вечером Евгения Генриховна сидела в своем офисе, куда она приехала час назад. День был переполнен отвратительными Знаками, и вот теперь они начинали подтверждаться: только что сидящий перед ней пожилой мужчина произнес фразу, которую не мог, не должен был говорить: «Боюсь, что нам придется уступить».
– Сергей Давыдович, – заговорила она наконец, побарабанив пальцами по столу, – я вас не совсем понимаю.
– Я сам, Евгения Генриховна, ничего не понимаю, – отозвался тот. – Старый, видимо, стал, раз ничего толком узнать не могу – ни кто он, ни откуда вылез, ни чем занимается. Но вот в одном меня убедили – с ним лучше не связываться.
– Кто убедил? – сухо поинтересовалась женщина.
– Не имеет значения, но, уверяю вас, человек очень и очень осведомленный. – И Сергей Давыдович показал пальцем куда-то в потолок.
В комнате опять наступило молчание.
– М-да, как-то не обнадеживающе год начинается, – пробормотала словно про себя Евгения Генриховна. – Ну что ж, я подумаю. Спасибо, Сергей Давыдович, вы свободны.
Пожилой мужчина вышел, а она подошла к окну, за которым виднелся небольшой заснеженный сквер, и глубоко задумалась. Вот теперь дела действительно пошли хуже некуда. А самое главное – непонятно почему. Хотя, если учесть все Знаки, которые посылала ей судьба…
Против воли Евгения Генриховна вспомнила белобрысого мальчишку, постоянно крутящегося по вечерам в ее гостиной. Конечно, а где же ему еще крутиться – ведь это теперь и его дом, как выразился неожиданно поглупевший Эдик. Позволить окрутить себя нищей провинциалке с байстрюком – такого она от сына не ожидала. Вот Элина никогда бы…
Евгения Генриховна силой заставила себя выкинуть из головы мысли о дочери. Сейчас ей требуется вся сила, весь ум, потому что под угрозу попало не просто семейное благополучие, а дело, которым она занималась. Но почему же именно сейчас? В памяти ее опять всплыла смеющаяся детская физиономия, и она поморщилась. Мальчик с идиотским именем Тимофей раздражал ее гораздо больше, чем его простоватая мамаша, – хотя, приходилось признать, за последнее время она приобрела некоторый лоск, – раздражал так сильно, что она еле сдерживалась, чтобы не закричать на него или на своего собственного сына, который нянчился с ним по вечерам, как с родным ребенком. Нет, госпожа Гольц ни на кого не повышала голос – она была слишком хорошо воспитана, а кроме того – не возникало надобности. Но, заслышав Тимошу, пискляво выкрикивающего что-нибудь вроде «Мам, иди сюда! Ну, посмотри!», ей хотелось сначала накричать на глупого невоспитанного мальчишку, орущего по всему дому, а потом схватить за белобрысые кудрявые волосы и вытащить за дверь.
«Мерзость какая, – брезгливо сказала самой себе Евгения Генриховна. – В кого я превращаюсь?»
Но как она ни отгоняла от себя мысли о Тимофее, они возвращались. Во-первых, из-за нелепой фразы Мальчика, предположившего, что Эдуард – подумать только, ее родной сын! – вздумает усыновить чужого ребенка. Нет, такого, разумеется, произойти не может, но сама возможность… И, во-вторых, потому что проблемы начались с его появлением в доме. Евгения Генриховна точно запомнила, когда в ее жизни возник вопящий мальчишка, потому что на следующий день появился Степан Затрава.
Внешне он не представлял собой ничего особенного – полноватый, лысоватый хохол с хитроватой кошачьей усмешкой, в вечно мятом пиджаке. Подсел нахально к Евгении Генриховне, обедавшей в ресторанчике, и сразу перешел к делу.
– Госпожа Гольц, – голос у него неожиданно оказался не вкрадчивым, а неприятным, чуть дребезжащим, – у меня к вам деловое предложение. Собственно говоря, мои люди вам его уже озвучивали, но вы к нему серьезно не отнеслись. Мне кажется, что вам была предложена хорошая сумма, но если вы настаиваете, я готов ее увеличить. Из уважения к вам.
Евгения Генриховна с некоторым любопытством разглядывала наглеца. Действительно, в ее офисе два раза появлялись какие-то предприниматели и предлагали ей совершенно смехотворную сделку: продажу помещений, в которых располагались ее салоны. Очень смешно. Евгения Генриховна даже усмехнулась, вспомнив нелепых визитеров.
Ее бизнес строился на том, что все помещения, где находились парикмахерские, были у нее в собственности. Поначалу, когда она выкупала площадь за бешеные деньги, ее отговаривали: зачем платить такие суммы, если можно просто взять в аренду, как повсеместно и делается? Тем более что салонов было не два и не три, а значительно больше. Но Евгения Генриховна, не слушая никого, продолжала выискивать и выкупать по всему городу старые офисы, квартиры на первых этажах, которые можно было расселить, пустующие помещения, на которые еще никто не успел наложить свою лапу. И находила. Сначала говорили о ее везении, потом стало понятно, что везением дело не ограничивается – у госпожи Гольц имелись связи, которые позволяли ей успевать туда, куда опаздывали остальные. Салоны приносили очень хороший доход, но первые пять лет почти вся прибыль шла именно на расширение бизнеса. И в конце концов даже противникам пришлось признать, что Евгения Генриховна добилась своего.
Ее салоны располагались по всему городу, причем ни один не занимал арендованную площадь. Поэтому смена владельцев помещения, рост цен на недвижимость не оказывали на бизнес госпожи Гольц никакого влияния. Собственность – вот что было гарантией ее бизнеса. Помимо самих салонов, она представляла собой капитал, и капитал весьма значительный. Сколько ни предлагали ей уступить, даже на очень выгодных условиях, некоторые помещения, она никогда не соглашалась, и пару раз возникали неизбежные в таких случаях конфликты. Но Евгения Генриховна могла быть спокойна – люди, обеспечивавшие безопасность ее бизнеса, знали свое дело. А Евгения Генриховна знала, за что им платит.
И поэтому, когда появились люди Затравы с предложением выкупить все – все! – помещения, она только усмехнулась. Цена, предложенная ими, была вполне обоснованной, но ведь все прекрасно понимают – дело не в цене. Представители фирмы с бесцветным названием «Максимум» были выставлены за дверь.
А через неделю в одном из районных судов Санкт-Петербурга началось слушание дела по факту незаконного приобретения госпожой Гольц Евгенией Генриховной помещения по такому-то адресу. Оказывается, утверждал истец, муниципалитет не имел права отчуждать его, а посему сделка должна быть признана незаконной.
Дело было шито белыми нитками, и у истцов не было никакой возможности его выиграть. Приобретение было совершенно законным, а то, что Евгения Генриховна хорошо знала главу района, никого не касалось.