5 глава.
В небольшом помещении, едва освещаемом тусклой лампой, на полу лежал без сознания человек – около пяти часов назад его втащили сюда и бросили. Неизвестный в натовском камуфляже подошел к нему и приложил палец к шее, проверяя наличие пульса. Оставшись довольным результатом, наемник с большим удовольствием пнул ногой лежащего под бок. Человек чуть слышно простонал, а наемник еще и еще раз наносил удары массивным носком ботинка.
– Как представится возможность, лично, суку, в расход пущу! – постоянно повторял наемник, нанося удары.
Силой воли он заставил себя остановиться. Лицо мерка побагровело, ноздри то и дела раздувались, вены на висках отчетливо пульсировали. Наконец, он со злостью плюнул на практически бездыханное тело и вышел из камеры. Противно заскрипела дверь, и гулко ударил засов. Мерно, словно метроном, с потолка капала вода, и звук падения эхом отзывался в камере. Неожиданно с потолка отвалился большой кусок штукатурки и громко плюхнулся в лужу. Вода в ней пошла кругами, но через минуту затихла…. Все также падали с потолка капли…. Вдруг загремел засов и в камеру вошли двое. Бойцы долго смотрели на человека без сознания.
– Он хоть живой? – спросил долговязый наемник.
– Жив, жив, – ответил второй.
– Когда придет в себя, доложите.
– Слушаюсь, господин…., – начал было подчиненный.
– Не надо имен. Никаких имен и кличек! Тебе это ясно? – злобно сверкнув глазами, спросил долговязый, – Да, вот еще – пожрать ему принеси.
– Облезет… и неровно обрастет! Не сдохнет. Этот гад живучий. Прежде чем зенки склеил, мы ему три дозы снотворного вкололи.
– А вот за это ты отвечаешь головой! – со значением начал долговязый, беря за грудки своего подчиненного.
– Значит так, сейчас пулей летишь и достаешь воду и жрачку, и смотри у меня! Этот фрукт нам нужен живым и дееспособным. Он знает слишком много бесценной для нас информации. Запомни, если что-нибудь с ним случится, Грэг с нас всех снимет шкуру, – прошипел долговязый. – Доставьте мне в кабинет все изъятые у него вещи.
– Слушаюсь, – уже потерянно ответил первый, поправляя форму.
Постояв еще немного, наемники вышли. Лампочка, вдруг замигала и перегорела, приказав долго жить. Через десять минут вновь загремел засов и дверь, скрипя, распахнулась. Увидев, что света нет, наемник, матерясь и ругаясь на чем свет стоит, затворил дверь. Вернулся он только через полчаса. В руках у него был старый матрац, с торчавшими из каждой дырки грязной ватой, и семидесятипятиваттная лампочка "Ильича". Положив матрац около стены, наймит открыл дверь, включив ПНВ, вошел и нажал на выключатель, после чего ввинтил новую лампочку. Включив свет, он втащил матрац, бросив его на самое сухое место. Взяв тело, дотащил до новой лежанки и бесцеремонно бросил. Потом поставил в углу ведро с водой и рядом положил на табурет четверть буханки чуть засохшего хлеба, подойдя к двери, наемник выглянул и, не увидев никого, подошел к лежащему и несколько раз ударил его под ребра и по почкам. Человек не подавал признаков жизни и заметно заволновавшийся наймит стал щупать пульс на руке. Не найдя оного, приложил палец к шее. Успокоившись, наемник со всей злостью плюнул и вышел вон. Дверь захлопнулась, и в камере вновь наступила тишина. В это время за стенами каземата начался проливной дождь, и капель постепенно начала усиливаться. На неизвестного с потолка стало потихоньку капать, и капли падали прямо на его лицо. Через некоторое время один мускул на его лице дрогнул, потом зашевелились веки. Наконец лежащий открыл глаза и его взгляд, полный безразличия ко всему, уперся в мокрый потолок….
"Хорошо погуляли!" – эта фраза из известного кинофильма – первое, что пришло мне на ум. Мысли били фонтаном, вот только были они лишены всякого смысла. Голова гудела, как после сильной попойки, где в качестве выпивки используют сильно паленую водку. Прямо в глаза противно капала вода с потолка; дабы прекратить это "безобразие", я с трудом переместил и без того болевшую голову чуть в сторону. Потом, опираясь на стену, принял положение сидя. Голова на это отозвалась новым всплеском боли, сжав зубы, попытался встать, но не смог. Боль была тупой и настолько противной, что отдал бы все, чтобы она прекратилась. Посидев немного, и частично придя в себя, осмотрелся. На ум пришло четверостишье из одного стихотворения, которое я учил еще в школе:
"Молча сижу под окошком темницы;
Синее небо отсюда мне видно:
В небе играют всё вольные птицы;
Глядя на них, мне больно и стыдно"
Кажется, автором был…. Вроде Лермонтов…. Да, точно! Лермонтов "Пленный рыцарь", но от осознания этого факта легче мне не стало.
Я был в камере, тускло освещаемой лампой, которая висела под самым потолком и грозила вот-вот перегореть – она часто мигала. Повсюду были небольшие лужицы, и лишь моя лежка находилась на относительно сухом месте. Собравшись с силами, вновь попытался встать. На этот раз жутко заболели ребра и бока – скорее всего, отлупили, пока я был в отключке. Хотелось есть, причем очень сильно. Наконец-то с большим трудом встал. Присмотревшись, обнаружил в углу ведро с водой. Подошел, понюхал, вроде нормальная. Кружки не было, поэтому просто сунул голову в ведро и жадно сделал несколько больших глотков. Потом полил немного на руки и ополоснул лицо. Рядом с ведром стоял деревянный табурет, явно наспех сколоченный. На нем лежал кусок хлеба далеко не первой свежести. Плесени на нем не было, поэтому отломил небольшой кусочек, и положил в рот. Жевать, и тем более глотать его не стал. Просто сосал этот кусочек – неизвестно, на сколько дней выдали эту порцию хлеба. Кусочек медленно таял во рту, оставляя приятный кисловатый привкус. Запил все это водой. В желудке появилась приятная тяжесть. Жаль, что это ненадолго. Так-с! Надо выяснить что, где и когда. Опираясь на стену, с большим трудом перебирая болевшими ногами, побрел к двери. По пути к ней чуть было не упал, когда рука, опирающаяся на стену, соскользнула вместе с большим куском бетона. Мда, это строение было возведено ну просто очень давно. Постучал кулаком по двери, но вышло не совсем убедительно. Собрав силы, пнул ногой. На этот раз вышло чуть громче. Где-то в дальнем конце коридора неизвестный выругался, зазвучали шаги, судя по которым охранник стремительно приближался. Загремел засов, и дверь распахнулась – передо мной стоял низенький человек в натовском камуфляже. Посмотрев на меня, он ехидно ухмыльнулся и закрыл дверь. Примерно через десять минут охранник вернулся в компании долговязого наемника. Тот посмотрел на меня и, недовольно покачав головой, поморщился:
– Сказал же, груз не кантовать!
– Мы его не трогали, – извиняющимся тоном пролепетал низкий.
– "Не трогали, не трогали"! – со злыми нотками в голосе передразнил его длинный, – Знаю я вас, небось, уже по-тихому врезали ему! Так, я не понял, а че у него жрачки нет?
– Так вон ведро с водой и хлеб, – недоуменно произнес второй, указывая на табурет.
Долговязый, услышав эти слова, пришел в неописуемую ярость. Матерный тирады его были с этажностью небоскреба. Это явно указывало на то, что этот парень был родом из России-Матушки. Иностранцу выстроить столь сложную матерную конструкцию было бы однозначно не под силу. Помянув всех родственников низкорослого вплоть до седьмого колена и послав их туда, куда "не ходят поезда", он обратился ко мне:
– Как себя чувствуешь?
– Посредственно.
– Сейчас тебе принесут нормальную еду, поешь, приведи себя в порядок, – сказал он, со злостью посмотрев на съежившегося от страха подчиненного.
Отдав приказ подчиненному, долговязый удалился. И, правда – уже через пять минут мне принесли двойной импортный армейский рацион. Он был не слишком вкусный – преснятина, наш российский во сто крат лучше, однако, сейчас не до выбора, поэтому скоренько все умял за обе щеки. От чувства сытости сразу же начало клонить ко сну, поэтому, притащив табурет, поставил его на относительно сухой участок пола и положил на стул матрас, сев сверху, стал дремать.