Раздается чириканье и хихиканье. Олл слышит в ветре голоса людей, которых знал, и
понимает, что это обман. Он слышит голоса людей, которых не видел живыми уже
тридцать тысяч лет. Обман, обман.
Он слышит смех Джона. Слышит Паскаля, который при Вердене просит огоньку. Слышит
Гая, который на Стене проклинает дождь и превозносит достоинства галисийских
девушек. Слышит, как командующий Валлис шепчет имя позабытого бога, когда они оба
вздрагивают от ядерного сияния, расцветающего над горизонтом Панпацифика. Слышит, как человек с сильным акцентом на скифском сомневается в качестве бронзовых стремян.
Слышит, как зажатый в горящем Т-62 Заид Рахим молит о смерти. Слышит, как
окружающие его штурмовики стонут, когда офицер объявляет, что их цель – Ульи
Бруммана. Слышит, как Ясон и Орфей поют хором. Слышит, как лейтенант Уинслоу
диктует завещание в ночь перед Копенгагеном. Слышит, как рядовой Лабелла
насвистывает, жаря бобы и яйца утром после того, как пал Сокальский бассейн.
Он слышит, как его сын пяти дней от роду громко кричит в колыбели в день, когда
высадились норманны. Как будто в свои пять дней он знал, что произойдет.
Олл вскидывает винтовку, переводит переключатель на автоматический огонь и стреляет.
Надвигающаяся тьма колышется, когда в нее бьют стремительные заряды. Мрак
поглощает яркие стрелы, однако и разбрызгивается. Из каждой раны брызжет жидкость, похожая на молоко.
Раны исчезают так же быстро, как он их наносит. Млечная кровь гаснет. Ему невозможно
причинить вред. Оно это знает, и Олл это знает. Оно хочет не просто убить его, а сломать.
Оно хочет выжечь его душу горем, прежде чем пожрать. Хочет разозлить его, хочет, чтобы он ощутил ярость, боль, разочарование и прочие людские несовершенства жизни
продолжительностью в тридцать пять тысяч лет.
Оно знает, что он Вечный.
Олл внезапно понимает это, несмотря на боль, лишающую его здравого смысла. Он
погружен в смерть своего сына – утрату, с которой смог свыкнуться лишь через три
столетия. Утрату, которую загнал на задворки перегруженного подробностями разума.
Утрату, прямо на которую набросился М`кар. И все же Олл понимает.
Оно знает, что он Вечный.
В противном случае они все уже были бы мертвы. Ему не слишком часто доводится
делать подобное. Мучить создание со столь большим потенциалом к страданию. Олл – это
лакомство, деликатес. Все эти безжалостные века боли, потерь и разочарований, которые
можно выделить и вновь оживить. Больше, настолько больше, чем в состоянии вместить
человеческая жизнь.
Боль меня убьет, – думает Олл. – Убьет сама мысль. Воспоминание обо всем, через что я
прошел, меня прикончит.
Это будет не быстро.
Он перестает стрелять. Злость иссякла, как и энергоячейка. Он отшвыривает винтовку в
сторону. Поворачивается к М`кару спиной и идет прочь. Идет к остальным. Те все еще
пытаются петь, но это не действует.
– Продолжайте, – подгоняет их Олл надламывающимся голосом. – Продолжайте…
«прости наши заблуждения»… давайте! Не слушайте его! Заглушайте его! Не слушайте
его ложь!
Он слышит, как старый друг болтает в дрезденском магазине, заворачивая фарфор в
газету, «на случай, если ночью будет налет». Слышит, как сестры зовут его по имени из
клеток каравана. Слышит Его в тот день, когда они встретились, признав друг в друге
родственное существо.
– Такие, как мы, – говорит Он Оллу, – такие, как мы, оставят след в веках. Вот почему мы
сотворены так. Пути наших жизней не останутся неотмеченными.
– Мой останется, – уверяет Его Олл. – У меня нет вкуса к тем играм, в которые ты хочешь
играть с миром. Я хочу просто обычной жизни.
– Мой дорогой друг, у тебя их будет, сколько пожелаешь.
Это было летом, на лугу за стенами Ниневии. Он никогда до того не встречал другого
Вечного. И никогда больше не встречал такого, как Он.
Посмотрите на него теперь. Прошло столько времени, и посмотрите на глупого старого
Олла Перссона, который отступился от всех тех игр и никогда не был их частью. Он
пересекает вселенную на клинке ножа. Занимается дурацким странствием через варп и
ткань космоса, чтобы не дать его играм развернуться.
М`кар приближается, во мраке слышен булькающий смех. Вокруг него, словно соцветие, кружатся голоса – голоса из жизни Олла. Боль, обман.
Олл и его паломники стоят кругом, спинами наружу. Спина Олла обращена прямо к тьме.
– Не смотрите, – произносит он. – Не слушайте. Пойте. Заглушайте это.