заметным спокойствием.
– Да, у нас есть ритуальные протоколы для предотвращения подобных проникновений, но
системная порча, привнесенная в планетарную ноосферу, нарушила многие из наших
литургических систем безопасности.
– Я думала, ваш код-убийца избавился от нее, – говорит Хамадри.
Таурен кивает.
– Да, код-убийца магоса Хесста выжег вражеский мусорный код огненной бурей
цифрового опустошения, но очистка была не избирательной. После восстановления
командных полномочий многие из наших систем оказались выведены из строя. Их
продолжают восстанавливать до сих пор.
– Так это может случиться снова? – спрашивает Уллиет.
– Я лично проверила протоколы безопасности всех остальных хранилищ оружия, –
говорит Таурен.
– Я спрашивал не об этом, – замечает Уллиет.
– Об этом, – отвечает Таурен, и ее уверенность физически ощутима.
Уллиет кивает, вопрос улажен.
– И как мы ответим на это зверство? – спрашивает Сиданс. – За это ублюдки должны как
следует получить.
Все согласны со словами Сиданса, и Вентан видит на каждом лице жажду мести. Он
вспоминает, как собрат-капитан твердил ту же карательную мантру во время прибытия в
Лептий Нумин. Это естественное и совершенно понятное желание отплатить за
причиненный ущерб, но сейчас оно столь же безрассудно, как и тогда.
Вентан наклоняется вперед и опирается обеими руками на край стола.
– Мы ответим тем, что выживем и закончим бой, – говорит он, – продолжим
координировать те силы, которые сохраняют боевую эффективность, и разработаем
практическое решение для этого. Тех, кто погиб в Праксоре, больше нет, и ничто не
вернет их обратно. Скорбите, когда Калт станет свободным, но пока вы находитесь в этом
зале, то все находитесь в моем распоряжении. Поймите и примите это или же уходите.
Его слова встречены гробовым молчанием. Они терпеть не могут его холодную
объективность, явное отсутствие заботы о мертвых. Вентану безразлично, одобряют ли
они его. Однако он должен дать им что-то, какую-нибудь искру, чтобы разжечь в сердцах
пламя. Ему плохо даются подобные слова, но это лучшее, что может сделать капитан.
– Несущие Слово заплатят за это, но война будет выиграна не наскоком, а трезвым
расчетом и твердой практикой. Мы сражаемся за живых и убиваем за мертвых.
Повторяйте за мной.
Молчание продолжается.
– Повторяйте за мной, – снова произносит он.
Головы склоняются, кулаки прижимаются к сердцам.
– Мы сражаемся за живых и убиваем за мертвых!
XIII
Над Ланширом воют радиоактивные ветры, от которых в шлеме раздается сердитый треск.
Показания счетчика высоки, однако боевой доспех может выдержать несколько дней
такого напора, прежде чем системам потребуется время на перезарядку.
Малок Карто смотрит в небо, пронизанное ядовитым полярным сиянием и гнетущими
радугами звездных радиоактивных осадков. После пролившегося на Калт потока
экзотических частиц и тяжелых металлов планета будет загрязненной пустошью, пока ее
светило наконец не выгорит и не поглотит всю Веридийскую систему.
Насколько известно Карто, это может произойти через миллионы лет или же завтра.
Ему все равно. Он уже никогда не вернется на Калт.
Столь дерзко стоять на поверхности рискованно, но силы, которым он верен, меньшего и
не требуют. Вокруг царит опустошение, тянутся руины мертвого города: искореженная
сталь, раздробленный пермакрит и битое стекло. Повсюду разбросаны перевернутые
танки и транспортировочные контейнеры, которые выпали из разорванных чрев грузовых
кораблей, силившихся попасть на орбиту.
Среди разрушения, завершая величественную процессию, стоит бронзовая статуя, теперь
густо покрытая серым пеплом. Это героическое олицетворение смертного, который
вырастил Жиллимана как родного сына.
Конор, первый Король-Воин Макрагга.
Вокруг изваяния лежат груды тел, словно обреченные жители Леприума верили, что его
наследие может как-то уберечь их от расправы. Карто жаль, что они так и не узнали
истину о божественных хозяевах галактики.
Над развалинами, словно часовой, стоит разбитый титан «Император». Внутри погнутого
панциря и между ног дуют горячие, насыщенные нейтронами вихри. Грудные бойницы
взорваны, половина головной секции отсутствует. С накренившегося корпуса медленно
падает серая пыль, но невозможно определить, была ли машина верна Гору или же
Императору.
– Наш или их? – спрашивает Хол Велоф, выходя из-под прикрытия полуразрушенных