— Он меня заставил впечатать его голову в стену, когда я еще не до конца освоился со своим новым характером. Я пережил пару ужасных минут, думая, что я его убил. Я забыл, что мало чем можно проломить его каменный череп. Он всадил мне в бедро отравленную стрелу, и я провел три очень трудных дня. Никто никогда не мог обвинить Гидеона в наличии хорошего воспитания.
— А у мистера Ингрэма все хорошо?
Он с удовольствием сообщил ей добрые новости, их теплота разливалась по ее телу, успокоив ее даже раньше, чем он озвучил свои мысли.
— Мистер Ингрэм теперь — управляющий всех твоих поместий. Его внук регулярно играет с Браном и его стаей. Брайан и его отец замолвили за тебя словечко перед Советом, — добавил он, — а также Мейсон и кое-кто еще. В результате вся твоя собственность осталась за тобой, а я оказался завораживающим всех объектом для исследований. Теперь Брайан не отходит от меня ни на шаг.
Его голос дразнил ее, но она пока не могла ответить ему тем же. Еще слишком рано.
— Мейсон проявил чудеса красноречия, говоря в твою пользу. Когда-нибудь тебе придется рассказать мне, откуда у тебя такие друзья.
Она закрыла глаза, переполненная новостями.
— Итак… — Она даже не смела надеяться или верить, но когда он заставил ее заглянуть к нему в мысли, она прочла там всю правду. — Они не будут нас преследовать.
— Нет, моя госпожа. Остались только вы и я. И несколько территорий, где нас с удовольствием примут. Мы найдем дом, и вы сможете быть тем, кем захотите. — Он провел рукой по ее горлу, заставляя ее снова открыть глаза.
У нее в животе еще все сжималось от ощущения его присутствия, от того, что она снова в человеческой форме. Физически и эмоционально она была истощена их довольно грубыми любовными играми, которых ей так давно не хватало. Она позволила слезам смыть все, что накопилось в ее душе за эти последние месяцы. И хотя она уже больше не была вампиршей, а только лишь созданием из другого мира, ее партнер был вампиром. Это было слишком сложно для того, чтобы понять и принять все за одну ночь.
Но несмотря на истощение, у нее в горле снова зазвучало рычание, когда она увидела красный блеск желания в его глазах. Когда он рукой провел по ее груди, она задрожала. Пальцами он играл в ее все еще влажном влагалище.
— Вы не ели, моя госпожа. Я думаю, надо наказать вас за это, заставить снова ценить жизнь.
Внезапно он сжал ее сильнее, заставив ее выгнуться от агрессивности его движения.
— Вы ничем не сможете причинить мне боль, моя госпожа, кроме как своим уходом, — сказал он. В его глазах светилась уверенность и настойчивость. — Не нужно снова разрывать мою вселенную на части. Мне нужно, чтобы вы были рядом со мной. Вы больше не одиноки.
Эти слова он сказал ей в самом начале. Слова, которые он выжег на ее душе, словно вечное обещание, в котором ей никогда больше не придется сомневаться. Наконец-то их жизнь принадлежала только им одним.
— В тот день, когда я потерял своих родителей, — сказал он медленно, — мы с Гидеоном играли в воде, боролись. Нас волнами выносило на берег, на мокрый песок. В то время он был гораздо крупнее меня, поэтому пытался затолкать мне голову в песок, а я на него орал. Светило теплое солнце, нам не надо было идти в школу. Мы, конечно, этого не осознавали, но все было хорошо, просто великолепно. Мы проголодались, я подумывал о бутербродах, которые завернула нам мама. Иногда я думаю, что, если уж они должны были уйти, то я рад, что это произошло тогда; они смеялись, шлепали по воде, смотрели на нас, все мы были вместе, одна семья, и нам было хорошо.
Наклонившись ниже, он поцеловал ее, покалывая ее клыками, чтобы заставить ее раздвинуть губы. Между ними был такой жар, что она постоянно чувствовала себя словно околдованной его близостью, хотела остаться в этой теплоте навечно. Отдать ему себя; принять все, что он мог ей предложить.
— Если нас когда-нибудь так ужасно разлучат, — сказала она мягко, — мы сделаем так, чтобы мы смогли расстаться правильно. В такой прекрасный день мы сможем уйти в вечность навсегда.
— Мы заберем в вечность друг друга, моя госпожа. Я вас никогда не оставлю.
Эпилог
Она пряталась в пещерах. Время от времени, до того, как она поняла, что беременна, она не выходила по нескольку дней, пока голод и жажда, и проклятое желание жить, которое пересиливало боль в ее сердце, не выгоняли ее.
Она знала, что он еще сильнее обиделся, услышав это в ее мыслях. В следующие несколько дней он часто занимался с ней любовью, даже просыпался днем для того, чтобы довести ее до вершин блаженства, возбуждая не только ее тело, но и воскрешая ее сердце и душу, вытаскивая их из того глубокого колодца, в который она их погребла. Вскоре она начала отвечать на его ласки с ничуть не меньшим желанием. Она стряхнула опасную апатию последних нескольких месяцев и была готова следовать за ним.