Их спутник был куда более мрачной фигурой. Голова его была покрыта плотно прилегающим капюшоном, натянутым так плотно, как если бы предполагалось, что под ним вообще не растет волос, даже обычного узла на макушке. Он был одет в мантию с рукавами, открывающую грудь, и видимый участок тела был покрыт узором из символов, впечатанных в саму кожу — или, по крайней мере, так казалось.
В дополнение он носил свободные кахулавинские штаны и ботинки, отороченные черной гривой ориксена. На нем не было ни перевязи с мечом, ни копья в руках. Он опирался на почетный жезл, увенчанный фигурой твари, подобных которой я никогда не видел и даже не слышал о таких — но было в ней что-то, предполагающее великую опасность.
Крыса — это была крыса, но в сравнении со стоящими рядом фигурками изрядно увеличенная в размерах — больше походила на тех недавно появившихся чудовищ, которых я сам убивал на скальных островах.
— Тебе интересны мои люди, Хинккель?
Я был так увлечен куклами, что даже вздрогнул. Рядом со мной стояла Равинга.
— Кошачьи танцоры — я однажды видел небольшую группу таких. Но человек… и крыса…
— Таких, как этот человек, ты никогда не видел, да и не мог видеть в своих дальних краях. Там нет хранителей древнего знания…
— У нас есть Помнящие, которые говорят на пирах, — возразил я. Это неявное обвинение в варварстве уязвило меня больше, чем когда-либо раньше.
— Да, и они хорошо обучены — истории вашего народа. Но ведь были и другие, до вас, а вот об этом ваши предания не упоминают ни словом. Он, — показала она на мужчину, — был искателем странного знания, некогда пересекшим Безысходную пустошь, еще до того, как первый император был коронован.
— Но никто — ни человек, ни зверь — не отважится вступить в сердце пустоши!
— Крысы могут, — ответила она. — Много знаний утрачено, Хинккель. Некоторые — умышленно. Есть еще поверье, что если начнешь думать о темных вещах из любопытства, то можешь пробудить нечто большее, чем хотелось бы. Да, этот человек владел огромной силой, не имевшей отношения к копью или мечу. А крыса была его символом.
От одной мысли, что кто-то может использовать эту мерзкую тварь в качестве эмблемы своего Дома, меня замутило. Но теперь я четко увидел, что знак, запечатленный на открытой груди этого человека, был контуром крысиной головы, таким же, как головы леопардов на моих ладонях.
— Откуда ты знаешь о нем? — Возможно, мой вопрос был дерзостью, но я не мог удержаться, чтобы не задать его.
— Я Страж, Хинккель. Из поколения в поколение, из царствия в царствие некоторые женщины передавали древнее знание. Возможно, что-то оказалось утраченным или непонятым, поскольку знания переходили из уст в уста, и порой бессознательно искажались тем или той, кто хранил их. Я не могу быть уверена, насколько истинно то, что я сама знаю ныне, но этого хватает, чтобы встревожить меня. Это Илантилин, когда-то происходивший из Дома Борее, — Она снова показала на фигурку. — Само его имя в свое время было проклятием. Он добивался многого, чего-то достиг, он разделял Дома и земли, стремясь к большему. Даже звери, кроме тех чудовищ, которых он собрал в свое стадо, были вовлечены в его войну. И в результате они тоже претерпели изменения. Хинккель, — теперь она посмотрела на меня, и в ее позе было нечто напоминающее моего отца, когда тот говорил о каком-то моем проступке, — все наши жизни идут по кругу. Мы рождаемся, выбираем себе дело по сердцу или по необходимости, умираем. Высший Дух забирает нас, переплавляет и включает в новый узор. Просто мы не сохраняем память о том, что было прежде, поэтому часто совершаем одни и те же ошибки. Такова и жизнь в наших королевствах — мы следуем узору, но порой этот узор искажается. Долгое время мы жили в подобии мира. Мы обучали воинов, но у них не было противника, против которого стоило поднимать копье, кроме изгоев и зверей, на которых они охотились. Да, в наших землях есть свои трудности — песчаные бури, огненные горы, предательские соляные озера. Да, все это представляет опасность, и многие из нас погибают от немилости окружающей нас природы. Но в прошлом были великие войны, и именно они определяли наши жизни. Эти войны грядут снова, и если мы не будем готовы, мы станем подобны яксам перед кланом Мурри — почти беспомощными.
Я видел, что она полностью уверена в этом. Но откуда придет эта опасность? Зависть ли великих Домов исказит и изорвет столь долго хранимый мир? Или другая опасность, вроде той, на которую она намекала, придет извне? И что делать мне, не воину, если придет война?
Алитта вернулась в полдень, когда закрыли рынок. Ее корзины были изрядно опустошены, но она принесла новости, и я понял, что именно за ними она и ходила на рынок.
— Люди Дома Трелек выступили. — Она держала в руке миску с мясной похлебкой, но даже не попробовала ее. — Ходят слухи, что Шанк-джи прошел испытания.
— Остальные? — осведомилась Равинга, когда Алитта взялась за ложку.
Девушка покачала головой:
— Ни слова об остальных. Их уже даже не ждут. Прибыл вестник сообщить об этом, и весь рынок гудит от его новостей.
Внезапно мне расхотелось есть. Никого больше? Только двое из нас дошли до последнего испытания?
— Они пытаются делать ставки в лавке Хавиффа. Но никто не берется спорить — все уверены, что Шанк-джи стоит только протянуть руку, чтобы взять императорский жезл, и он — его. — Она посмотрела прямо на меня, и в голосе ее был вызов. — Воины собрались за эти пять дней — еще четыре войска Домов приехали этим утром, а также и некоторые из других земель. Среди них Клаверель-ва-Каликку. — Она выговорила это имя медленно, словно чтобы быть уверенной, что я услышал и понял.
То, что мой брат вернулся, ничуть меня не удивило — такое событие привлекало многих из всех пяти королевств. Все королевы прибыли в Вапалу, готовые присягнуть на верность новому императору, и в их свите будет много представителей главных Домов их королевств.
— Говорят… — Алитта замолчала, чтобы проглотить еще ложку похлебки.
— Говорят, — уточнила Равинга, — о чем и кто?
— О нарушении традиции…
— Значит, Шанк-джи должен ответить? Алитта покачала головой.
— Нет, говорят, что это он нарушил обычай. — Она кивнула на меня. — Говорят, что его родной брат поклялся, что он не смог бы пройти испытания без чужой помощи, что он общается со зверями, а не с людьми, что он изгнан из своего Дома…
Я аккуратно зачерпнул ложку похлебки. Мог ли я ожидать иного? Но в чьей помощи они меня могли обвинить? Меня сопровождали войска. Каждый раз, когда я уходил и возвращался, я был под надзором. Что я дружу со зверями — правда. Что я изгой — возможно, это и так, поскольку я не вернулся в отчий дом после соло, но то, как меня в него отправили, удержало меня от возвращения. Могут ли эти слухи не дать мне пройти последнее испытание, освободив дорогу Шанк-джи? Хотя ему все равно придется добывать корону из круговерти качающихся, острых как ножи пластин.
— И этот слух, — продолжала настаивать Равинга, — как его воспринимают?
Алитта позволила ложке упасть в похлебку и подняла раскрытую ладонь, по пальцам перечисляя основные моменты.
— Прежде всего, — загнула она палец, — торговцы. Больше всего им хочется, чтобы торговля не прерывалась и чтобы сильная рука удерживала в узде Дома. Хабан-джи был вапаланцем, потому Дома относились к нему по большей части благосклонно. Варвары для них особого значения не имеют, потому что важнейшие купцы напрямую с ними дел не ведут. Они уверены, что император из чужих краев удержит в узде Дома не лучше, чем ребенок — необъезженного ориксена. Затем, — загнула она другой палец, — сами Дома. Они принесут присягу, пусть и неохотно, чужаку, но будут интриговать у него за спиной. Они уверены, что на человека из их среды можно будет влиять и что он быстро поймет и их, и их дела. Они даже предсказывают изменение традиции, при котором лишь старший сын Дома будет иметь право быть избранным для состязаний. У Шанк-джи много последователей среди молодежи разных Домов. Он щедр с друзьями, а Хабан-джи потакал ему и давал ему много. В-третьих, — она загнула очередной палец, — народ в целом. Как и торговцы, они хотят мира, а значит — сильного императора. Чужаку они не обрадуются, особенно такому, который, по слухам, обладает странными силами. То, что ты, — она обращалась напрямую ко мне, — имеешь некую связь с песчаным котом, дает повод для сплетен, причем, разумеется, не в твою пользу. Четвертое, люди других королевств. О тебе ходят и другие слухи, Хинккель, причем исходящие от тех, кто должен бы желать тебе добра, а не зла. Твой брат открыто присоединился к последователям Шанк-джи. Он много и долго говорил против тебя, и никто из твоего клана не встал на твою защиту. Мы слышали, что только твоя сестра Кура молчит и, похоже, неплохо к тебе относится. Но она одна против многих, и говорят, что она слишком мягкосердечна.